шилом в руке. Мужчина сначала поднес инструмент к лицу, намереваясь, видимо, почесать им себе лоб, но, вовремя одумался… «А что-то не особо радостный у него вид. Хотя, у меня самой наверное…».
— Не-ет, Стах, — освободила я свою руку.
— Почему?
— Да потому что… Мы с тобой — очень разные. Из разных миров. И я о тебе ничего не знаю, но, даже не это главное. Ты понятия не имеешь, кто я такая. Иначе, сейчас не стоял бы передо мной на колене.
— Ты что такое говоришь? — и вовсе бухнулся он в притоптанную траву. — Как это, «не знаю»? Что значит, «не стоял»? Да я знаю о тебе самое главное.
— Цену моих поцелуев и ласк? Ты считаешь, они стоят твоей свободы?
— Евсения, да причем здесь это? Ты мне нужна целиком. И на всю жизнь, — оглядывая свои ладони, произнес он, а потом, вдруг, подскочил на ноги. — А знаешь, что? Давай с тобой представим, что не было ни луга, ни моих слов сейчас. Ты это можешь сделать?
— Зачем?
— Евсения, так надо.
— Стахос! Ведь девушка тебе ясно дала понять…
— Хран, заткнись! Пожалуйста… заткнись, — не оборачиваясь, процедил тот сквозь зубы. — Это касается только ее и меня и больше никого на этом свете. Евсения, ты в силах это представить?
— Хо-рошо, — глядя в совершенно шальные глаза Стаха, выдохнула я. — И что дальше?
— А дальше я опять наверстаю упущенное — расскажу о себе. Пошли?
— А выбор у меня есть?
— Только, если заткнешь уши, — протянул мне руку мужчина…
Я не знаю, искал ли он какое-то «особое» место или просто куда-нибудь шел, по дороге настраиваясь на важную тему, но, скакать нам больше не пришлось. Да и бегать — тоже. Выйдя из ворот, мы перешли улицу и, тут же утонув в траве, занырнули в заросли бывшего местного палисадника. О прошлом его теперь напоминали лишь широко разросшиеся жасмины, давно покинувшие пределы скромных клумб, да еще густая сирень, облетающая последними розовыми гроздьями.
— Садись, — отведя рукой зелень, кивнул мне Стахос на узкую лавочку, приткнутую к самой стене бревенчатого дома. Сам же напротив, опустился в траву. — Я обещал тебе рассказать… Раз это так необходимо… — судя по началу, на обдумывание «важной темы» дороги мужчине не хватило.
— Стах, а может, ну его? — наблюдая эти потуги, вкрадчиво уточнила я. — Мало ли, чего я хотела?
— Хорошо, — тут же кивнул он. — Но, тогда ты без всяких колебаний даешь мне свое согласие. Мы в ближайшей на пути конторе фиксируем этот факт, а в Тинарре играем полноценную свадьбу.
— То есть, как это?.. Как это… у тебя все быстро получается.
— Жизнь, любимая, у нас одна. К тому, же — поделена на двоих. Так к чему терять драгоценное время? — с философским вздохом изрек нахал, а потом в голос расхохотался. — Ты бы видела сейчас свое лицо… Евсения, ты же сама дала мне право на такие слова.
— Это когда? — только и смогла выдавить я от изумления.
— Когда мне только что отказала. Ведь ты не стала говорить, что делаешь это из-за того, что меня не любишь? А значит, рано или поздно признаешься в обратном.
— Ну, ты и нахал. Самоуверенный нахал.
— Угу, мне это много раз говорили. В том числе ты. Но, если бы я таким не был, то не сидел бы сейчас здесь, напротив тебя. Разве не так? Я же тебе говорил, Евсения — это судьба. И от нее никуда не денешься. Так что, смирись.
— Что я должна сделать?.. Мы вообще-то не за тем сюда пришли. И я… Я передумала и очень хочу знать о тебе все. И кто тебя таким воспитал. Это — первоначально. Так что, смирись сам, и давай, рассказывай, — скрестив на груди руки, явила я собой большое неподдельное внимание.
— Значит, первоначально, «кто меня таким воспитал»? — вмиг стал серьезным мужчина.
— Ага.
— Аф-фх-хи… О-ой.
— Тишок, а ты пошел вон из травы! Считай, сегодня тебе не свезло… Ну, Стахос, я тебя слушаю.
— Хо-рошо, — с явной завистью вздохнул тот вслед потрусившему через дорогу бесу. — То, что касается моих воспитателей, то с одним из них ты уже знакома лично. Это — Хран.
— Так вы с ним не просто друзья? — удивленно открыла я рот.
— Нет. Друзьями мы стали гораздо позже. Уже после того, как он сломал об меня ни одну свою палку, — с улыбкой покачал головой Стах. — Хран многому меня научил. В первую очередь, боевому искусству. Ведь он в прошлом сам — солдат. И очень хороший солдат. Что же касается другого воспитателя, то им был старый кентавр по имени Феофан. Он и сейчас еще, слава богам, жив. Правда, сколько его помню, всегда казался мне жутко древним. Феофан учил меня разным наукам и ломал об мою спину уже указки… Евсения, мне продолжать?
— Да-а. Я тебя слушаю, — без прежнего запала, но, все же, кивнула я, усаживаясь на лавке по удобнее. — А твои родители?
— Родители?.. Мой отец принадлежит к одному из самых древних тинаррских родов. А мама… Она умерла много лет назад, во время родов моего младшего брата. Но, я до сих пор ее помню и в единственном моем подлинном паспорте вписана ее фамилия — Мидвальди. И еще… — внимательно посмотрел он мне в глаза. — Я, так же, как и ты — полукровка. Но, все дело в том, что… по матери я — человек, а по отцу — кентавр… Вот так вот, Евсения.
— Ах, вот, значит, откуда у тебя такие глаза?
— Ну да. От отца. Я же говорил.
— А по матери ты — сирота?
— Да-а, — озадаченно выдохнул мужчина, а потом тряхнул головой. — Евсения, ты меня извини, но, тебя что, нисколько не пугает тот факт, что моим отцом является… «полуконь»?
— А мне что, стоит этого бояться? — на всякий случай уточнила я. — Стах, я очень мало знаю о кентаврах, чтобы иметь о них свое мнение. И если судить по единственному, мне знакомому, пусть и полукровке, то… кентавры мне, наоборот, должны нравиться… очень. Хотя, вопрос твоего воспитания…
— Ну, некоторые, знающие кентавров гораздо лучше, считают, что нахальство — наша общая кровная черта, — облегченно засмеялся Стах. — Евсения, и как я могу тебя не любить? Сама подумай.
— О-о, если я о чем-то начинаю думать, то мне это, обычно, идет не на пользу. Просвещенный Тишок вообще считает, что надо «думать» сердцем, а не головой. И знаешь что… — вздохнув, посмотрела я на мужчину. — Мне тоже есть, что тебе рассказать, но, боюсь, это не так безобидно, как твое
