улицу крохотными оконцами, больше напоминавшими бойницы. На вторых и третьих этажах, собранных из дерева и глины, стекла было больше, но зато здесь окошки лепились в самых невообразимых местах. Максим крутил головой, но так и не увидел ни одного дома, в котором было бы два абсолютно одинаковых окна в одном ряду одного этажа. Создавалось ощущение, что каждое здание вмещает в себя несколько небольших квартир, а каждый хозяин такой квартирки считает себя вправе устанавливать в стенах окна там, где пожелает и такие, какие пожелает.
Наряду с привычными знаками ремёсел и товаров, указывавших на расположение мастерских и лавок, стали часто попадаться таблички с надписями на идише. Кроме того, к удивлению Макса, на улицах почти не встречалось нелюдей. Изредка только торопливо проходил какой-нибудь случайный представитель иной расы, всем своим видом показывая, что он забрёл сюда сугубо по делу, и не принадлежит к Йозефову по месту жительства.
Десятку ночной вахты провожали взглядами, но без особого любопытства. Осталась слева небольшая, сравнительно недавно построенная, Пинкасова синагога.
— По ту сторону домов — кладбище, — пояснил Иржи. — У них запрещено переносить прах и кости, поэтому поверх старых могил подсыпают землю и устраивают новые. Стены первых этажей с обратной стороны уже минимум на метр ушли под землю. Представляешь? Спишь ты у себя в спальне, а по ту сторону стены, вровень с твоей кроватью — гробы.
— У всех свои традиции.
— Это да. Счастье ещё, что кошмары не просачиваются напрямую сквозь стены.
— А почему, кстати? — заинтересовался Макс. — Они же вроде как бесплотные? Или нет?
— Понятия не имею, почему, — отозвался Шустал, сворачивая на очередном перекрёстке налево. — Привидения вот спокойно ходят туда-сюда сквозь любые препятствия. А кошмары почему-то предпочитают сугубо открытые двери и окна. Да к тому же подходящих размеров — сформировавшись, они уже не меняют свои габариты. Разве что поможет какой-нибудь ловкач, — добавил капрал с хитрой усмешкой, косясь на младшего стража.
— Да-да. Упаковка прожор под ваши стандарты. Ящики и бочки в наличии, — отозвался Максим. — Где живёт пан Бецалель?
— Сразу за Староновой синагогой.
Отряд миновал новенькую Еврейскую ратушу, где Шустал, коснувшись полей своей шляпы, вежливо поприветствовал степенного вида седовласого мужчину, стоявшего в открытых дверях и о чём-то разговаривавшего с молодым собеседником.
— Это Мордехай Майзел. Он…
— Знаю, — улыбнулся Максим. — Финансист.
— Ростовщик.
— По сути, одно и то же. На его деньги построена эта ратуша, вымощены здешние улицы, строятся новые дома.
— Правильно.
— Только вот время пока ещё не идёт вспять, — закончил парень. Шустал посмотрел на него в полном непонимании:
— Ты это о чём?
— Когда-нибудь на этой ратуше, возможно, появятся часы, идущие вспять. На них вместо цифр будут буквы еврейского алфавита. На идише и иврите читают справа налево.
— И как, помогло это сберечь время? — поинтересовался Иржи.
— Не думаю. А кто второй?
— Ицхак Кальман. Секретарь ратуши.
Имя вызвало у Макса смутные воспоминания. Он определённо встречал его в пражских легендах и историях, но, как ни старался, не смог в точности восстановить в памяти, чем именно прославился пан Кальман. Впрочем, времени на это уже не было: отряд миновал Староновую синагогу и остановился возле небольшого домика в два окошках, спрятавшегося позади неё.
— Пан капрал, — тихонько позвал Максим.
— А?
— Скажи, а правда, что на стенах этой синагоги до сих пор видны следы крови, оставшиеся после погрома?
— Какого именно? Знаешь, сколько их уже было с тех пор, как евреи поселились на этом месте!
Младший страж поразмыслил и уточнил:
— При Вацлаве Четвёртом.
— Ааа… — лицо Иржи потемнело, брови нахмурились. — При этом балбесе… Ты, наверное, про тысяча триста восемьдесят девятый год?
— Наверное. Не помню точную дату.
— Тогда на Пасху вырезали половину Еврейского города. Да. Правда. Кровь до сих пор можно различить на стенах синагоги — так говорил рабби Лёв, и я ему верю. Кроме того, мы регулярно имеем дело с последствиями.
— В каком смысле?
— Ну… — Шустал рассеянно наблюдал, как его солдаты составляют пики и мушкеты, переговариваются; кто-то потягивал воду из поясной фляжки, кто-то, достав из сумки сухарь, торопливо перекусывал, пользуясь свободной минутой. — Жители Йозефова прекрасно помнят о тех событиях. У них, кажется, даже есть на этот счёт то ли гимн, то ли молитва, то ли просто стихи. А теперь представь себе, какие кошмары может породить память множества поколений о пережитом ужасе. Здесь, у Староновой синагоги, спокойных ночей не бывает вовсе. Спасибо королю Вацлаву Четвёртому.
— Вот уж действительно — природа отдыхает на детях великих родителей, — заметил Макс. Иржи фыркнул:
— Воистину.
— Мы не постучимся к пану Бецалелю?
— Зачем? Он и так знает, что мы здесь. Как только будет готов — пригласит внутрь сам. Вот, пожалуйста!
Дверь домика открылась. Старый каббалист обвёл взглядом отряд и, остановившись на двух приятелях, приветливо улыбнулся:
— Доброго вам вечера, паны стражники. Прошу, окажите честь, — рабби Лёв слегка поклонился, одновременно делая приглашающий жест рукой.
Глава 20
Бенедиктинские ворота
В маленькой комнатке, служившей кабинетом, почти всё пространство занимал большой стол, заваленный книгами и свитками. Рабби Лёв извлёк из простенка между книжными полками пару складных стульчиков-савонарол и, ловко раскрыв их, предложил гостям. Сам каббалист, обойдя стол, уселся на не слишком удобный с виду, и явно тяжеленный, деревянный стул с узким сиденьем и высокой спинкой. И сиденье, и спинку покрывала затейливая резьба, в которой местами угадывались еврейские буквы и очертания каких-то фантастических зверей.
— Как прошлая ночь, пан Бецалель? — поинтересовался капрал.
— Хвала Всевышнему, — отозвался старик.
— Значит, я расставлю людей на обычные посты, — удовлетворённо кивнул Шустал.
— Пан Бецалель, — заговорил Максим. — Я попросил поставить меня в сегодняшнюю вахту, чтобы спросить у вас…
— … почему с дочерью пана Кабурека произошло то, что произошло?
— Да, — Макс замялся, но, понимая, что время не терпит, продолжил:
— Она ведь очень добрая. Совершенно безобидная. Не могу представить, чтобы Эвка кому-нибудь причинила зло, да ещё такое, за которое нужно было бы так сурово наказывать.
— Не нам судить, кто невинен, — спокойно заметил каббалист. — Но в случае с пани это не наказание.
— Что же тогда? Проклятие?
