бы его, но, к несчастью, это не в моих силах.
Лоренцо удивленно вскрикнул.
– Повторяю, сеньор, исполнить этот приказ не в моих силах. Щадя ваши братские чувства, я предпочитала постепенно подготовить вас к печальному известию, чтобы вы могли стойко воспринять его. Но, поскольку мне приказано немедленно передать вам сестру Агнес, я вынуждена прямо сообщить вам, что она скончалась в прошлую пятницу.
Лоренцо побледнел и в ужасе отшатнулся от решетки. Однако тут же ему пришло в голову, что это обман, и он пришел в себя.
– Вы лжете! – сказал он возмущенно. – Всего пять минут назад вы говорили, что она болеет, но жива. Приведите ее немедленно! Я хочу ее увидеть и увижу! И все ваши попытки спрятать ее от меня будут напрасны.
– Вы забываетесь, сеньор! Мой возраст и сан требуют уважения. Вашей сестры больше нет. Плохо же вы отвечаете на мою заботу о вашем душевном спокойствии… И какую же выгоду, скажите на милость, могла бы я извлечь, удерживая Агнес? Ее желание уйти из нашей общины – для меня достаточно веская причина желать ее ухода, ведь это бесчестит обитель святой Клары; но она оскорбила мою привязанность гораздо худшим проступком. Она совершила тяжкое преступление, и когда вы узнаете, отчего она умерла, то без сомнения порадуетесь, дон Лоренцо, что этой мерзавки больше нет. Она захворала в прошлый четверг, по возвращении от исповеди в часовне капуцинов; признаки недуга были странными, но она упорно скрывала причину. Благодарение Деве Марии, ни одна из нас не имела опыта, чтобы заподозрить истину! Судите же, как были мы потрясены, как ужаснулись, когда она на следующий день произвела на свет мертвого ребенка, за которым и сама сошла в могилу!
Что же вы, сеньор? Вы, кажется, не удивились и не возмутились? Возможно ли, что позор сестры был вам известен и вы не возненавидели ее? В таком случае вы не нуждаетесь в моем сочувствии. Теперь я сказала все, но повторю, что выполнить приказ Святейшего Отца не могу. Чтобы вы убедились, что я не лгу, клянусь именем Спасителя нашего, что Агнес была похоронена три дня тому назад.
И она поцеловала маленькое распятие, висевшее у нее на поясе; затем поднялась со стула и направилась к двери гостиной, бросив на Лоренцо презрительный взгляд.
– Прощайте, сеньор, – сказала она. – Средства исправить дело я не знаю. Боюсь, что даже вторая булла от папы не воскресит вашу сестру.
С тяжестью на сердце вернулся Лоренцо к своему другу. Выслушав его, дон Раймонд словно обезумел: он ни за что не хотел признать, что Агнес на самом деле мертва; он упорствовал в мысли, что она все еще томится за стенами обители святой Клары. Никакие доводы не заставили его отказаться от надежды вызволить ее. Каждый день придумывал маркиз новые способы что-то разузнать, и все они не давали никакого результата.
А Медина разуверился в том, что когда-нибудь встретится с сестрой, но остался в убеждении, что ее удержали нечестными способами. Поэтому он поощрял поиски дона Раймонда, рассчитывая, если найдется хоть малейшая улика, жестоко отомстить бездушной аббатисе. Потерю сестры он переживал тем тяжелее, что приличия не позволяли ему сразу заговорить с герцогом об Антонии. Тем временем его люди постоянно кружили у дверей Эльвиры. Он узнавал обо всех передвижениях его любимой. Поскольку она никогда не пропускала проповедей в соборе капуцинов по четвергам, он мог ее там видеть раз в неделю, хотя, соблюдая данное слово, старательно избегал показываться ей на глаза.
Так прошли долгие два месяца. Об Агнес по-прежнему не было ни слуху ни духу. Все, кроме маркиза, поверили, что она мертва; и теперь Лоренцо решился поговорить о своих чувствах с дядей. Он уже несколько раз намекал на свое намерение жениться, и дядя отнесся к этому вполне благосклонно; юноша не сомневался в успехе своего предложения.
Глава VI
Забывшись, лежали они, друг друга обняв,
Благословляя ночь и свет проклиная дня.
Ли Натаниэль (1655–1692)
Взрыв вожделения миновал; похоть Амброзио насытилась. Наслаждение уступило место Стыду в его душе. Смущенный и испуганный своей слабостью, он отодвинулся от Матильды, как от воплощенного вероломства. Вспомнив о том, что сейчас произошло, он задрожал; с ужасом подумал он о будущем, сердце его ныло, он не чувствовал ничего, кроме пресыщения, и боялся посмотреть в глаза своей сообщнице по падению. Воцарилось унылое молчание, преступная пара погрузилась в неприятные раздумья.
Матильда первая нарушила тишину. Она нежно взяла монаха за руку и прижала ее к своим разгоряченным губам.
– Амброзио! – прошептала она дрожащим голосом.
От этого звука аббат содрогнулся. Он повернулся к Матильде и увидел, что глаза ее полны слез и взывают к сочувствию.
– Опасная женщина! – сказал он. – В какую бездну несчастий ты повергла меня! Если твой пол обнаружат, я заплачу честью, даже жизнью своей за несколько мгновений удовольствия. Как я глуп, что поддался твоим соблазнам! Что теперь можно поделать? Как искупить, каким покаянием загладить грех? Злосчастная Матильда, ты навеки лишила меня покоя!
– Ты упрекаешь меня, Амброзио? Меня, которая пожертвовала ради тебя мирскими утехами, роскошью и богатством, женской деликатностью, моими подругами, состоянием, доброй славой? А что потерял ты из того, что я сохранила? Разве нет моей доли в твоей вине? Разве ты не разделил со мною наслаждение? Впрочем, в чем наша вина? В мнении света, судящего вкривь и вкось? Пусть свет не узнает о наших радостях, и они станут невинными, божественными! Обет безбрачия противоестествен; люди не созданы для воздержания: будь любовь преступной, Господь ни за что не сделал бы ее столь сладкой, столь неодолимой! Посему не хмурь более чело, мой Амброзио. Предайся свободно утехам, без которых жизнь – ничего не стоящий дар. Довольно попрекать меня за то, что я научила тебя блаженству, и раздели восторги поровну с женщиной, которая тебя обожает!
Глаза Матильды осветились пленительным томлением, грудь трепетала; она сладострастно обвила его тело руками, притянула к себе и впилась губами в его губы. Буря желания вновь подхватила Амброзио; жребий был брошен, обеты нарушены, преступление совершено, и зачем было ему отказываться от уже оплаченной награды? С удвоенной пылкостью прижал он девушку к своей груди. Стыд больше не сковывал его, и он дал волю своим необузданным аппетитам; а прекрасная распутница пустила в ход всю сладостную изобретательность, все утонченные уловки искусства любви, чтобы еще увеличить блаженство обладания и пуще воспламенить любовника. Амброзио безумствовал от ощущений, прежде ему незнакомых.
Быстро пролетела
