class="p1">— Казаки напали! — Филин тяжело дышал, — Фому каким-то Словом убило, а за саблю…
Казаки⁈
— Какие еще казаки⁈
— Так разбойные, Степашки-Дурмана люди.
— Откуда они тут взялись⁈
— Вот этого не знаю.
— А про казаков откуда инфа?
— Кто?
— Откуда знаешь, что это казаки?
— Так вон тот, которого я зарубил — Сережка-Кривой, помощник Степашки.
Так. Кажись, разбойнички нагрянули своего атамана выручать… Правда, непонятно, на что они надеются — тут же через пять минут будет половина стрельцов Москвы. Ладно, что нам делать? Ждать подмоги или пробиваться наружу? Хрен его знает — вдруг снаружи никто не знает о нападении, думают, что у нас тут кавказско-русская свадьба, со стрельбой и драками.
Ладно. Там внизу еще мои люди — надо им помочь… хоть чем-то… блин, ни оружия, ни какого-нибудь мощного Слова… Повеление — и то не сработает, Источник уже в тайнике!
А, похер.
— Вперед! Нашим помогать!
Мишка подхватил лежащий на полу мушкет, бросил саблю в ножны и двинулся за мной.
Я планировал спуститься по лестнице к выходу в приказные сени и уже там выглянуть, определить расклад. Но, человек предполагает, а Бог располагает — только подошел к лестнице, как увидел, что снизу бежит кто-то мне неизвестный, с саблей в одной руке и пистолетом в другой. Увидев меня, неизвестный оскалился и поднял ствол, целясь в меня.
А у меня из оружия — только мешок с деньгами.
Этот самый мешок в нападающего и полетел.
Тот распахнул руки, то ли пытаясь поймать летящий предмет, то ли не знаю что. Десятикилограммовое ядро, летящее сверху вниз, да еще и пущенное изо всех сил, врезалось разбойнику в грудь и снесло его, как кеглю. А дальше уже сверху прыгнул я и перерезал горло ножом.
Да, я сказал, что у меня никакого оружия. Но нож — это не оружие, его все русские носят. На всякий случай — тортик порезать, колбаску порезать, разбойника порезать… Не знаю, почему мы в будущем отказались от такого полезного обычая.
Уф… Чего-то мне нехорошо. На пот пробило, голова кружится и во рту сухо, как в пустыне Сахара. Да, вот от сахара я бы не отказался… Я сел прямо на ступеньки, рядом с булькающим разбойником. Надо отдохнуть немножко…
Мишка, быстро наклонившись и убедившись, что со мной все в порядке, пробежал дальше по лестнице и осторожно выглянул из-за косяка.
— Степашка… — тихо произнес он.
Ладно, давайте посмотрим на этого зайчика…
Я, с трудом поднявшись, шагнул вперед и выглянул из-за его плеча.
Сени были усыпаны телами, среди которых я со злостью увидел и зеленые, «крапивные», кафтаны и серые, «осетровые». Впрочем, и кафтанов невнятной расцветки тоже было достаточно.
Если судить по тем, кто остался на ногах — наши, тяжелой ценой, но побеждали. Большая часть разбойников связана рубкой во всех углах, часть из них убегает, скрываясь в коридорах и на лестницах. Но однозначно сказать, что все кончено в нашу пользу — было затруднительно.
Прямо посреди сеней крутился волчком огромный мужик, просто гигант, с шапкой кудрявых каштановых волос и длинной кучерявой бородой. Гигант, одетый в черный долгополый кафтан, накинутый прямо на голое тело, размахивал самым настоящим мечом, не подпуская к себе никого из наседавших стрельцов и приказных, отчего выглядел медведем, которого травят сворой собак.
Вот он, что-то выкрикнув, крутанул вокруг себя мечом, аж воздух загудел — и нападавшие на гиганта отлетели в стороны, как отброшенные взрывом. Как я успел заметить, даже те, кого меч не коснулся.
— Это он?
— Ага…
Нифига себе Степашка… тут целый Степан.
— Двери, двери откройте! — закричал кто-то из тех, кто опять накинулся на атамана Дурмана, — На приказе Тихое Слово наложено!
Твою мать, так вот почему подмога еще не пришла. Мы бросились было вперед… Но как раз тут пришла подмога.
Двери распахнулись, и битва в сенях приказа остановилась. Одни поняли, что теперь точно проиграли, другие — что наконец-то выиграли.
Гигант ощерился:
— Судные дьяки…
Кстати, да — не знаю, кого я ожидал, но явление боярина Ровнина с чернокафтанными дьяками Чародейного Приказа было все же несколько неожиданным.
— А я говорил Дашкову, что ты с бесами связался, — спокойно произнес Ровнин, — Не послушался он меня…
Степашка-Дурман бросил меч на пол. Снял с пояса плоскую флягу и, громко глотая, напился, остальное как-то демонстративно вылил на пол. На его голой груди, вместо привычного креста, висел на черном шнурке сухой лесной орех.
— Что, приказные, думали, что взяли меня? — весело произнес он, — Да вот вам дрын!
Он ударил кулаком правой руки по сгибу левой и сделал шаг вперед.
Дьяки Чародейного Приказа рванулись — но не успел.
Степашка-Дурман наступил прямо в середину лужи, оставшейся на полу после того, как он вылил ее из фляги, и провалился вниз, тут же исчезнув.
Глава 41
—…а это означает, что Степашка этот — самый настоящий колдун. Скушай еще кусочек, Викешенька.
Ам, блин. В смысле, как раз блинов мне и не давали, хотя мне, не пойми по какой причине, именно блинов и хотелось, свернутых с начинкой и поджаренных в масле до хрустящей корочки, ммм… Но приходилось давиться печенкой в сметане. Шучу — хотя никогда жареную печенку и не любил, черные куски, напоминающие подметку, что по виду, что по твердости… возможно и по вкусу — подметок не пробовал, но печенка от тетушки Анфии — выше всяких похвал. Нежная, сочная, ням-ням-ням. Особенно из рук красивой девушки, в моем случаи — Насти.
Я запил печенку отваром, поморщился — гадость целебная — и уточнил:
— А кроме колдунов никто так сделать не сможет?
— Нет, — замотала блондинистыми волосами Дита, тоже окружившая мою постель, — через любую блестящую поверхность, хоть через лужу, хоть через зеркало, можно пройти и выйти там, где тебе нужно. Но этот проход — всегда по-за Гранью идет, и без проводника тебя сожрут и косточек не оставят. А проводник за Гранью — всегда бес. А тот, кто с бесом связался — всегда колдун. По-другому не бывает.
— Даже я, — добавила Настя, — вот так пройти не смогу. Я — ведьма природная, силу из-за Грани могу получать, а вот своего беса у меня нет. И слава Богу.
Она размашисто перекрестилась.
Хорошо иметь одновременно ведьму и бесовку… эй, вы о чем подумали⁈ В помощниках иметь, в помощниках! Так, чтобы всегда могли выручить, если у тебя встанет… появится, появится вопрос!
Блин, Аглашка совсем недавно уехала, а у меня без нее уже крышу срывает… Мой личный сорт героина уехал в турне по Новгородской земле.
Так. О чем это я? А, да.
* * *
То, как атаман Степашка ухитрился нырнуть в лужу на полу и исчезнуть — было, собственно, последним, что я видел в Разбойном Приказе. Все же навыка накладывания жгута у меня особого не было, уроки ОБЖ навыки не заменяют, поэтому зафиксировал я его коряво и во время моих кульбитов жгут ослаб, и кровь опять потекла. Я и не обратил внимания — ну дергает болью рану и дергает — пока не рухнул в обморок, прямо там, где стоял, прямо в натекшую лужу крови.
Что спасло меня от допросов судных дьяков, злобно возбудившихся от упущенного колдуна-атамана, и перешерстивших всех, кто был в приказе. В том числе — и моих собственных стрельцов, из которых трое все же погибли. Из того, что спрашивали стрельцов и из того, что потом узнала Настя у допрошенных бывших коллег по сыску, я сложил примерно следующую картину.
Покойный Дашков притащил с собой с Волги плененного Степашку и его подручных, после чего запер их в подвалах приказа. Почему Разбойного, а не Чародейного? Потому что судные дьяки, участвовавшие в пленении, клялись и божились, что никакой связи с сущностями из-за Грани ни у Степашки, ни у его разбойников — нет.
Как же он тогда смог сотворить то, что сотворил в приказе? Воооот… Вопрос…
Разбойный приказ слегка лихорадило — в конце концов, и руководство погибло и многих дьяков положили вырвавшиеся разбойники — но следствие по делу о гибели князя Дашкова все равно вели. И выяснили следующее…
Стрелок, убивший Дашкова и стрелявший в меня, прятался на чердаке одного из складов, которые торчали за зданиями приказов. Там нашли следы двух человек и признаки того, что здесь перезаряжали ружья. Я несколько удивился, что не были найдены сами ружья, но потом понял, что здесь вам не девяностые годы двадцатого века, а шестидесятые семнадцатого — или семидесятые семьдесят
