второго, если по здешнему счету — возможности идентифицировать ствол и привязать его к убийству здесь еще нет, так что и сбрасывать его смысла никакого нет тоже. Что их было двое — понятно, один стрелял, второй перезаряжал. Меня спас, в некотором роде, ошибочный опыт двадцать первого века — я забыл о могучей «скорострельности» здешнего оружия и скрылся так, как будто в меня сейчас полетит ливень пуль. Стрелок на это не забился, не думал, что я настолько быстро отреагирую, возможно, вообще полагал, что я кинусь к окну, посмотреть, кто стрелял… ну нету у местных понимания, как действовать при снайперском обстреле, нету! У них и снайперов не должно быть, по идее…
В общем, стрелок шмальнул по мне еще пару раз, после чего у него, видимо, кончились пули. Вернее, пуль у него могло остаться хоть цельный вагон, но стрелял он особыми, заговоренными, каковых у него было не больше четыре-пяти, вот, отстреляв их, он решил, что больше ловить нечего и исчез.
А в это самое время происходило следующее…
На здание Приказа кто-то наложил Тихое Слово, чтобы из него ни один звук не вырывался. Звуки и не вырывались. Вырвались разбойники. Да не просто вырвались, а еще и снабженные бесом, превратившим обычного, пусть и очень опытного и харизматичного разбойного атамана — в колдуна.
— Кто-то передал Степашке, — объяснила мне Дита, — какую-то закрытую емкость, шкатулку, кувшинчик, бутылочку…
Лампу, как у Аладдина, ага…
— Фляга у него на поясе была, с водой, — вспомнил я.
— Нет, фляга — это не то. Что-то пустое…
— Орех!
— Орех можно, да.
— Да нет! На шее у него орех висел, вместо креста, я еще удивился.
Настя и Дита, сидевшие у моей постели, переглянулись.
— Колдун и должен крест снять, — сказала Настя, — А в орехи бесов часто прячут. Все верно.
Значит, кто-то передал атаману орех со скрытым в нем бесом, да еще и научил, как правильно с этим бесом связаться, чтобы он тебе силу из-за Грани передал. Не знаю, что там при этом думал о себе сам Степашка-Дурман, возможно, полагал, что его выручают из застенков, просто потому, что он такой офигенный, но по факту — вся эта кровавая суматоха нужна была только для одного.
Скрыть убийство Дашкова и меня и забрать Венец.
Не зря правая рука атамана, Косой… или Кривой? Не помню… рвался к кабинету князя. Знал, что тот уже мертв, Венец хотел забрать. Не окажись там меня, вернее, будем честными — моих стрельцов, в конечном варианте ситуация выглядела бы следующим образом: разбойники вырвались на свободу, поубивали кучу народа, а заодно и князя застрелили насмерть в голову, после чего разбежались. Ищите пропавший Венец где хотите. Хотя, нет — тогда бы подождали, пока я уйду из Приказа. Так что, хочешь или не хочешь — а надо признать, что охотились и на меня тоже. Кто-то неизвестный. Кто-то, кто имеет доступ к силам из-за Грани, кто-то, кто тоже вступил в охоту за Венцом, кто-то…
Пес его знает, кто это. Были у меня какие-то смутные мысли на эту тему, какие-то, скорее, тени мыслей, обрывки воспоминаний… Но в общую картину они пока не складывались.
В данной ситуации радует одно — Венца у меня больше нет, а, значит, и охотиться за мной больше нет смысла.
Хотя…
Сдается мне, что есть у меня кое-что еще, за чем идет охота…
Я приподнялся было на постели, зашипев от боли в раненой руке, на которую неосторожно оперся, как вдруг услышал звон стеклянных колокольчиков.
* * *
Александр, мой неугомонный зеркальщик, все продолжал и продолжал усовершенствовать волшебные зеркала. Он уже сделал так, чтобы через них не только изображение, но и голос передавался — полноценная такая видеосвязь получилась — добавил вот этот вот звук вызова, планировал вообще сделать из зеркал целый портал, чтобы можно было что-то передавать, а через большие зеркала — еще и проходить. Вот только его невеста, Настенька, по совместительству — природная ведьмочка — треснула его за такие идеи по голове и рассказала то, что потом повторила мне: проход через отражающие поверхности ВСЕГДА проходит за Гранью. То есть, войти в такой портал ты сможешь, а вот выйти — далеко не факт. Вернее, стопроцентный факт что нет. А если кто оттуда и выйдет — то будет это бес в твоем обличье.
В этом месте я знатно пере… насторожился, в общем. И поинтересовался, нет ли риска приманить бесов, просто переговариваясь через зеркала. К счастью, Настя меня успокоила, сказав, что отражение, пока не открыт проход, пропустить бесов не сможет. Если, конечно, их, в данном случае, специально не позвать, но там сложная схема призыва и случайно это не получится.
В общем, с порталами я обломился, мне путешествия через Варп без всякой надобности, у меня с псайкерами-навигаторами напряженка, но, по крайней мере, осталась возможность дальней связи.
И вот сейчас нежно звонит зеркало, которое связано с зеркальцем моей любимой скоморошки… По которой я успел соскучиться… Сильно…
Я дотронулся до рамки зеркала, оно побежало рябью и в глубине стеклянного овала, вместо моего отражения появилась…
Морда беса.
С рогами, клыками и черными провалами глаз.
Глава 42
В первую секунду у меня, уже накрученного размышлениями об опасности отражающих поверхностей, всё упало. Мне показалось, что кто-то что-то где-то напутал и бесы все же могут прорваться через зеркало.
Во вторую секунду у меня упало сердце.
В третью до меня дошло, что эта страшная рожа — всего лишь маска, не очень-то и реалистичная. По крайней мере — для меня, как для человека двадцать первого века, избалованного цифровой графикой.
Ну и потом маска исчезла, открыв мне смеющееся лицо моей любимой скоморошки.
— Аа, испугался!
— Вовсе и нет, — незаметно перевел дух я, — Как твои дела? Что делаешь?
Следующим типовым вопросом сетевого пикапера должно было быть «Что на тебе сейчас?», но я, во-первых, пикапером и не был, это, между прочим, моя девушка, а во-вторых — мы не переписывались, а… даже не знаю, как это назвать? Перезеркаливались? В общем, я и так прекрасно видел, что на Аглашке сейчас только длинная белая рубашка, что для нынешней Руси — считай, что нижнее белье.
— С тобой разговариваю, — моя девочка хихикнула и, все так же лежа на животе, заболтала босыми ногами. Потом подняла их вверх, пошевелила ступнями — и я не смогу удержать от улыбки, розовые ступни торчали из-за ее головы как заячьи ушки, ми-ми-ми…
—…ты меня вообще слушаешь? — донеслось до меня сквозь розовый туман няшности.
— Слушаю! — я быстро-быстро заморгал глазами.
— Что я сейчас сказала?
— Ты спросила, слушаю ли я тебя. Вот, видишь, слушаю же!
— А до этого? — Аглашка сощурилась, как дьяк на допросе.
— Э…
— Никакого «э» я не говорила!
— Ну… я на тебя засмотрелся.
— Что там смотреть, ты меня уже сто раз видел… — она засмущалась и положила подбородок на сцепленные пальцы.
— Я тебя уже давно не видел.
— Вчера видел!
— Это не то!
— Ах, не то! Тогда я больше тебе ничего не покажу!
Почти после первого же сеанса зеркальной связи мы обнаружили, что можем прекрасно дразнить друг друга… ну… всяким…
— Жестокая Аглая!
— Да! И мое имя означает «жестокая»!
— Ты же говорила — «красивая»!
— Раз ты не хочешь на меня смотреть, значит, не красивая! Тогда я буду жестокая! И покажу тебе только… вот!
«Жестокая Аглая» приспустила рубашку, обнажив круглое белое плечико. Моему сердцу хватило, чтобы застучать чаще.
— Будешь меня слушать? — строго спросила она.
— Буду, буду, рассказывай!
— Ну, тогда не отвлекайся, — а плечо не прикрыла, жестокая!
* * *
Моя Аглашка, хотя и была вредной, проказливой, жестокой и дразнильной, все равно была внутренне намного взрослее, чем большинство знакомых мне в прошлой жизни девушек ее возраста… да что там — чем большинство моих знакомых в принципе. Она мысленно уже примерила на себя роль хозяйки боярского рода, и, в отличие от вышеупомянутого большинства, осознала, что хозяйка — это не та, что ходит в коже и с плеткой… воображение, прекрати! Прекрати, я сказал! Фу! Лежать!
Так. О чем это я? А, ну да.
Для большинства звание хозяйки — это одни привилегии. Мол, можешь сидеть в кресле и, щелкая плеткой… фу, я сказал!… раздавать указания слугам и холопам. Никому
