на выпестованный ими класс дворян-опричников. В Новгороде же решающую роль играла торговая буржуазия. Ну а какой же класс прогрессивнее? Конечно, буржуазия. Мы знаем, какой грандиозный подъем был связан в Европе с приходом буржуазии к власти; класс феодалов-вотчинников уже отживал свой век, а новый класс – дворян-опричников ничего, кроме ужасов, не дал. И буржуазия в Новгороде деградировала не только косвенно под влиянием присоединения к Москве, но и прямо. Иван III закрыл ганзейский двор в Новгороде, при погроме Ивана IV торговые склады просто уничтожались. И результат был поистине потрясающий: из огромного цветущего города Новгород Великий превратился в жалкое захолустье, окруженное дремучими лесами, и только местами остатки старых каменных строений обозначают прежние контуры города.
Может быть, московское государство заимствовало кое-что из области женского равноправия? А было, что заимствовать. Женщина в Новгороде и Пскове была несравненно свободней и играла гораздо более видную роль в общественной жизни, чем в Москве. Уже одно то, что в роковой момент новгородской истории выдающуюся роль играла Марфа Борецкая показывает, что женщины не уклонялись там от общественной жизни и не были затворницами в теремах. В Пскове женщина имела право «поля», т. е. право на Суд Божий, наравне с мужчинами. Московские ханы довели женщину до того же состояния затворницы, как и их аналоги, татарские ханы, и только Петр Великий положил начало освобождению женщины, короновав свою супругу (притом совершенно безвестного происхождения) и показал, что он считает ее полноправной участницей общественной и политической жизни.
А в отношении ремесел Москва кое-что, по-видимому, позаимствовала от Новгорода и долго новгородские мастера выписывались в Москву для исполнения различных заказов.
Но могут сказать, что основанием для репрессий обоих Иванов был исконный сепаратизм Новгорода и Пскова. Может быть, в законной борьбе с этим сепаратизмом Иваны и превысили разумную меру репрессий, но для единства России репрессии были необходимы. А, спрашивается, где этот сепаратизм? Как уже было указано вначале, законное стремление суверенного государства не идти на безоговорочную капитуляцию перед варварским соседом никак сепаратизмом названо быть не может. Но вся история Новгорода и Пскова показывает, что они всегда сознавали свое единство с русским народом в большей степени, чем другие области, и показывали более яркие примеры общерусского (а не только узкообластного) патриотизма, чем сама Москва и другие более южные области.
Новгород был спокоен не только при Василии III, но и в период регентства. Отнюдь не было недостатка и в вождях, поднявших знамя сепаратизма. Когда князь Андрей Шуйский взбунтовался, он предложил Новгороду отделиться. Новгород его не поддержал. В период Смутного времени Новгород всегда стоял на стороне Москвы и за период шведского пленения постоянно подчеркивал свою неразрывную связь с остальной Русью. И курьезно, что Марфу Борецкую за ее законное желание сохранить старые вольности Новгорода и его шаткое благосостояние называют изменницей русскому делу, но никто, кажется, не называл князя М. В. Скопина-Шуйского изменником, хотя он для поддержки на московском троне бездарнейшего и гнуснейшего Василия Шуйского привел в Новгород шведские войска, которые потом довольно долго сидели в Новгороде и, в конечном счете, способствовали тому, что небольшая форточка, проделанная в Балтийском море старанием Годунова, вновь захлопнулась, и уж очень прочно, так что Густав-Адольф мог с гордостью заявить, что русские прочно оттеснены от Балтийского моря. Несмотря на троекратное суровое испытание новгородский патриотизм оказался непоколебленным. Правда, шведское испытание не идет ни в какое сравнение по своей суровости с обоими отечественными экзаменами.
Но, могут сказать, потому и не было видно сепаратизма в Новгороде, что сепаратизм был вычищен обоими чистками Иванов. Во-первых, до чистки Ивана IV (самой страшной) сепаратизма тоже не было видно, а во-вторых, где мы имеем случай, чтобы при наличии широко распространенного сепаратистского течения его можно было бы радикально вычистить самыми суровыми репрессиями? Англия веками беспощадно боролась с ирландским сепаратизмом, но несмотря на массовую эмиграцию (кроме прямых репрессий) самых беспокойных элементов, сепаратизм Ирландии не ослаб, а окреп и привел в конце концов к действительной сепарации.
Но нам незачем обращаться к Англии. Псков таким суровым испытаниям, как Новгород, не подвергался, но подвергался постоянным притеснениям московских наместников; это вызывало возмущения, с которыми боролись по-кустарному, без массовых экзекуций. Кажется, все данные для оживления старого сепаратизма, если бы он был, имелись. А какой город написал бессмертными буквами свое имя в скрижалях русской истории, какой город остановил победоносное войско Стефана Батория, перед которым один за другим сдавались города с богатым снаряжением и запасами? – Псков! Велика, конечно, заслуга князя И. П. Шуйского, но нельзя же думать, что ему одному принадлежит заслуга. Он умело возглавил патриотический порыв псковичей, сознававших себя не только «псковичами» (тогда они смогли бы договориться с умным и терпимым Стефаном Баторием), но, прежде всего, русскими людьми.
А в роковую годину русской истории, когда чувство патриотизма окончательно, как казалось, покинуло все слои общества русского, и не только верхние слои, где патриотизм всегда развит слабее, но и низы – причинили же русские воровские казаки, пожалуй, даже больше вреда, чем поляки. Ведь они прямо занимались фабрикацией самозванцев в массовом масштабе (рекорд России в этом отношении, по-видимому, бесспорен), чтобы под знаменем их терзать Россию. Ведь и Сусанин, видимо, убит был воровскими казаками, а не поляками. В эту роковую годину кого выдвинул в вожди русский народ? Потомков опричников – дворян? Нет, из этого «прогрессивного» класса не выдвинулось ни одной незапятнанной фигуры. Во главе стал старый князь Д. Пожарский – и не столько по своим талантам (особой талантливостью он не отличался), а прежде всего как мужественный и честный человек, которому можно все доверить, и он это доверие, как известно, оправдал. А вся тяжесть организации движения легла на плечи нижегородского торговца Минина: но ведь само-то слово – Нижний Новгород – показывает, что его основали выходцы из Новгорода.
Московские ханы своей «принципиально» вероломной политикой развратили сознание московского общества и основательно истребили честных представителей старых родов. Ну а новый «прогрессивный» класс опричников-дворян специально подбирался по принципу абсолютной бессовестности: в этом отношении успех был безусловным.
Но у защитников сокрушителей новгородской вольности (а следовательно, обвинителей защитников этой вольности) найдется еще аргумент: «Победителей не судят». Согласимся, скажут они, что было сделано много лишних зверств, но ведь сказал же один из выдающихся деятелей объединения Германии, Бисмарк: «Великие вопросы времени решаются только кровью и железом», а раз кровь и железо, то там всегда делается и лишнее.
Что в некоторых случаях без кровопролития обойтись невозможно, это, к сожалению, по-видимому, справедливо. Но
