Книга Остров - Андрей Алексеевич Кокоулин

— В смысле? — удивился Лаголев.

Вместо ответа рука жены нырнула к его животу.

— Ах, в этом смысле!

Не давая Натке завладеть частью тела, Лаголев повалил ее на спину. В темноте едва-едва угадывались белки глаз и улыбка. Впрочем, глупости пришлось отложить. В дверь комнаты стукнул, а затем открыл и просунул голову Игорь.

— Мам, пап.

Лаголев вспушил одеяло. Где Натка? Нет Натки. В стороне твоя мамка, сынок. Ничего такого не делала. То есть, мы не делали, хотя, может, и собирались. Спать собирались да не собрались. Он кашлянул.

— Что случилось?

— Вам надо на это посмотреть, — сказал Игорь.

Глаза — с монеты в пять царских копеек.

— А яснее? — спросила, выглядывая, Натка.

— Остров, кажется, вырос!

Остров действительно вырос. От своей ниши он протянулся полосой на всю длину подоконника, занимая теперь едва ли не четверть всей кухни. Стоило только Лаголеву шагнуть к столу, как тепло накрыло его с головой.

— Видишь? — заулыбался сын.

Набросившая халат Натка встала у кухонной тумбы.

— Сантиметров тридцать не хватает, — сказала она, стукнув по полу босой ступней.

Лаголев почесал затылок и оглядел кухню.

— Не, ребята, вы как хотите, а пора делать перестановку. Стол, похоже, сюда уже не вписывается.

8

В человеке, который, подобрав ноги, сидел на асфальте в прорехе между домами и просил подаяние, Лаголев старинного друга узнал с большим трудом. Федька Шишлов зарос, подурнел, обзавелся свирепой бородой и шрамом через всю щеку. Одет он был в серый вязаный, расползающийся, в многочисленных катышках свитер и в брезентовые штаны, испачканные коричневой краской. Ботинки от полной гибели удерживали мотки скотча. Ногти на грязных, морщинистых пальцах были обкусаны и оббиты до черноты. Смотреть на него без содрогания было невозможно.

— Подайте копеечку!

Лаголев сыпнул в чужую ладонь мелочи, прошел шагов двадцать и вернулся.

— Федька?

Старинный друг сморщился, сжался, словно Лаголев не вопрос задал, а шарахнул камнем по плечу.

— Не-не.

— Как «не»?

— Ошиблись вы.

— Это я, Саня Лаголев. Био-Шурик.

Федька все же глянул искоса. На лице его вместе с узнаванием отразилось небывалое облегчение.

— Саня?

— Ну!

Шишлов зареготал и заперхал, выражая свою радость. Ладони его несколько раз ударили по коленям.

— А я думал… — он махнул рукой куда-то в сторону перекрестка. — А тут ты! Это ж встреча какая! Обязательно обмыть надо. Ты, я смотрю, при «бабках».

— Есть немного.

— Все! — Федька принялся подниматься. — Покупаем «пузырек» и отмечаем! Но за твой счет, усек? Я, видишь, на мели.

Он ожесточенно поскреб ребра через свитер.

— Я не пью, — сказал Лаголев.

— А я пью! — заявил Шишлов. — Мне в жизни без алкоголя нельзя. Мне жизнь запивать надо. — Он уцепил друга за рукав. — Так как насчет «пузыря»?

— Может, пива?

Федька сморщил физиономию, но затем одобрил и это предложение. Стало заметно, что у него здорово не хватает зубов.

— Можно и пива, — улыбнулся он, почесав горло под бородой. — С этого начинать даже предпочтительнее. По-научному. Градус должен только повышаться.

— Тогда жди, — сказал Лаголев.

Он решил спасти друга.

— Само собой, Саня! — Шишлов переступил с ноги на ногу и поднял руку со сжатым кулаком, выражая солидарность походу Лаголева в магазин.

Рот фронт.

В магазине Лаголев купил одну банку в ноль тридцать три литра. Не самого дешевого, не самого дорогого. Федька обрадовался подарку, как ребенок, посмотрел лукаво, дернул кольцо, присосался к жестянке. Лаголев смотрел, как он покачивается, вбирая в себя слабоалкогольную жидкость.

— Ф-фу!

Шишлов выдохнул, утер губы рукавом свитера и тут же сплющил опустевшую банку ногой. В руках его появился кулек.

— Оставь, — сказал Лаголев.

— Ну, ты что! — хрипло возразил Федька. — Алюминий!

Он положил жестяную лепешку к трем или четырем соседкам.

— Может, ко мне? — предложил Лаголев.

— Это деловой разговор, — кивнул Шишлов. — Пошли! Только по пути винца купим. Употребляю самый дрянной портвейн. Все полезно, что в рот полезло. И, кстати, тебе выйдет чистая экономия.

— Это уже дома.

— Дома? — Шишлов шмыгнул носом. — А что дома? Жена?

Они медленно пошли по улице. Федька прихрамывал. Жестянки бренчали. На Федькин костюм оглядывались.

— Жена, — сказал Лаголев. — И сын. У тебя же вроде тоже жена была.

— Ушла, — скривился Шишлов и подался ближе к другу: — Веришь, — доверительно сообщил он, — проигрался я в пух и в прах. Машину, квартиру — чуть ли не одним махом. Еще людям остался должен, серьезным людям. Знаешь, сколько?

Лаголев качнул головой. Федька стрельнул глазами по сторонам, словно боялся, что их подслушают.

— Двадцать пять тысяч! — выдохнул он.

— Много, — сказал Лаголев.

— А то! Бегаю вот, скрываюсь. У тебя недельку перекантоваться можно? О тебе, думаю, не знают, мы ж лет семь не контактировали. Пересплю в уголочке на кухне. Или на балконе! — жарко произнес Шишлов. — Сейчас тепло, можно и на балконе.

— У меня нет балкона.

— Жаль.

— Но мы что-нибудь придумаем, — обнадежил Лаголев.

Федька поверил в счастливую свою судьбу.

— Знаешь, — заговорил он, бодро вздергивая ногу при ходьбе, — ты мне «пузырик» в день ставь, и я буду сидеть тихо-тихо. Как таракан. Ну, еще шпротину с хлебом кинешь. Потому что без закуски целый день никак нельзя.

Лаголев улыбнулся.

— Посмотрим.

Вытянулась, прикрылась вдали поворотом Лесная.

— Жуткие, знаешь, люди пошли, — сказал Шишлов обеспокоенно, — видят, что человеку край, что не отыграться ему, и ни гроша за душой, все, говорят, не человек ты уже, а долговая расписка. Сгинь, говорят, со свету.

Лаголев остановился.

— Федор, — взял он друга за плечи, — скоро в твоей жизни все изменится. Это я тебе обещаю. С этого же дня.

Шишлов шмыгнул носом.

— Охотно верю!

— А на счет долга твоего… Не знаю, на работу устроишься да мы поможем…

— А ты, значит, это… Бога за яйца, да?

Лаголев шагнул через дорогу.

— Нет, — сказал он. — Просто у меня есть остров.

Федька пропустил гремящий разболтанными бортами грузовик и заковылял следом.

— Постой, Саня, это что, как у Крузо что ли? Он, твой остров, где, на севере, на юге? Откуда у тебя такие «бабки»? Наследство из-за границы? Или хапнул где-то, что плохо лежит? Ты всегда был головастый!

Он затряс пальцем.

— Придем, увидишь, — сказал Лаголев.

Они зашаркали по тротуару.

— Я бы на теплый остров — с удовольствием, — сказал Шишлов, мимоходом одергивая свитер. — Чтобы солнце и виноградники. Лежишь, винишко попиваешь. Жизнь этого… как его? А! Патриция, во!

— У меня другой остров, — сказал Лаголев.

Родная пятиэтажка засерела облупившимся, траченным дождями фасадом. Старинный друг закрутил косматой, неухоженной головой.

— А где тут ларьки у вас? — нахмурился он. — Ты же мне это,