не только звон мечей, не только ярость и решимость вступивших в смертное единоборство, а и ту едва обозначенную в ближнем пространстве черту, которая отделяет начало сражения от его завершения. Это вошло в него с молоком матери и сделалось частью его существа, как и то, что он оставался верен истинной своей сути, влекущей по тропе жизни и постоянно напоминающей о благости земного мира, коль скоро тот не подчинен злой силе, а устремлен к небесному свету. О, он хотел бы во всякую пору быть верным своей сути, ни в чем не меняя ее, и, наверное, так и поступал бы, если бы все зависело от его воли, но не все зависело от его воли, а нередко от воли более могущественной, чем его, собственная, она, случалось, скрадывала в нем, но часто и воздымала над сущим, и тогда сущее представало в ином свете, и виделось многое, о чем он даже не догадывался, обозревался и его собственный путь на земле, и был путь, хотя и усыпан терниями, благостен и устремлен к Истине. О, Святослав и про нее задумывался и нередко она ускользала от него, однако ж через какое-то время вновь представала перед глазами манящая, и он всею сутью, рожденной благостным порывом молодого горячего сердца, тянулся к ней, и бывал счастлив, если она не торопилась укрыться во тьме неведения. В первые леты свои на земле он смущался, когда так происходило, потом понял, что иначе и быть не может: Истина подобна солнечному лучу, короткому ли, длинному ли, но всякий раз по прошествии времени ускользающему.
Святослав вышел из густолистых, решетчато темных ивняковых зарослей, поднялся на ближнее угорье, покрытое щетинистой темно-рыжей травой, глянул в ту сторону, где теперь уже чуть только приметна была рассыпающаяся толпа, поднятая Песахом, скорее, для устрашения россов многочисленностью, после чего кинул взгляд на ближнее степное зауголье и понял, что был прав: сражение забирало остатнее, наступил момент, когда смертная схватка ослабла, и от голой, изжелта синей степи к тихому, обвально сыплющемуся обережью потянулись росские рати: кто пеше, а кто на вусмерть усталых, спотыкающихся и на ровном месте конях. Тех же, кто вступил с ними в сраженье, не было видно вовсе: они, кажется, все полегли… Из лодей выскакивали воины и поспешали встречь ратникам.
Возле Святослава оказался князец летгольский с длинными распущенными волосами, в изодранной, местами окровавленной кольчужной рубашке, в узких, синью речной ладожской воды отливающими глазами, припал к плечу кагана Руси, сказал слабым всхлипывающим голосом:
— Худо! Все мои полегли. Я один остался.
— Зато не посрамил чести своей и чести земли росской! — сказал Святослав и, чуть отстранив от себя князца, обнял его:
— Спасибо тебе, урягаш. Русь не забудет отдавших жизни за нее.
Немало полегло и упрямых вятичей, и кротких нравом дреговичей, и прочих разных росских земель ратников, и вольных бродников, для кого сестрица — сабля вострая, а отчина — степь широкая. Воины с лодей подымали убиенных и стаскивали тела их к зернисто влажному обережью. И был кровавый сбор грустен и тягостен, ущемлял на сердце почище любой занозы. А только и то верно, что в глазах у живых возжигалась ярость, и была она как сыплющий искры кремень холодна и тверда. И слабейший запнется об нее, и воспылает у него сердце, и стронется в душе посмурневшей и уж ни о чем не станет ведать, даже и о собственной хрупкости и колеблемости в неласковом к нему мире.
И был зажжен костер великий. Богомил сказал слово вещее, к истой жизни воина обращенное, которая и там, за чертой, может статься, не менее суровая и дерзновенная, чем та, покинутая ими с открытым миру сердцем, ибо мир этот огромен и необъятен и подобен душе росса, возлюбившего родную землю, как матерь, и оставшегося до конца верным ей и перед смертью не отвернувшему от нее очей своих.
Сотни плотов, сделавшихся последним пристанищем утративших прежнюю форму воинов, были спущены на воду, освященные святым словом волхва, обращенным к матери сущего, и молитвой предстателя соборной церкви Святого Илии: средь убиенных были и христиане. И на каждом плоту воспылал очищающий огнь. И мнилось, вся река воспылала вдруг; языки пламени, длинные, серебряно белые, вознеслись до самого неба и там, соединившись с небесным огнем, обрели новые очертания. И были те очертания дивно схожи с убиенными ратниками, и в том увиделся стройными рядами идущим по берегу дрежинникам некий знак, вещающий о торжестве начатого во благо Руси дела. И всяк укреплялся в сердце и искал глазами мелькающий про меж рядов красный плащ Святослава, а когда находил, делался пуще прежнего спокоен и тверд, и горячая решимость читалась в лице его. И да будет извечная, властная соединенность живых и мертвых ничем не омрачаема и да вознесет и слабого духом к торжеству жизни!
Великая река спокойно, как если бы издревле жила в согласии со словыми племенами, почитая их равными себе, приняла ступивших за черту земного мира, и, чуть колебля волной, открыла им путь, хотя и не близкий, но ровный, злому Иблису недоступный, к светлому Ирию. Про то теперь уже для себя только говорил Богомил, понимая слово, облаченное в мысль, принадлежащим не только ему, но и тем, кто шел рядом с ним, а еще Небу, Богам, с напряженным вниманием следящих за Походом Святослава.
18
Песах весь день вместе везирем и атабеком Бикчиром-баши под приглядом бессмертной сотни объезжал островные земли. Сотня получила такое прозванье за то, что в ней собраны лучшие из лучших, агаряне и иудеи, в совершенстве овладевшие воинским ремеслом, не ведающие страха смерти. Песах устал, но был доволен тем, что увидел. Еще вчера в нем жило опасение, что рабы и разный низкий люд, согнанный со всей Хазарии, не успеют перекрыть малые речные русла, а их в истоках Великой реки огромное множество. И, коль скоро их бы не перекрыли, россы могли бы воспользоваться ими и протолкнуть лодьи. Но его опасения оказались напрасны: на проточинах торчали из воды, поигривая тугим древесным естеством, темногрудые засеки. Россам тут не пробиться. Слава царю Иосифу, тот в свое время перекрыл два основных русла реки, омывающих Большой Остров. Песах проверил: толстые цепи, переброшенные через протоки, хоть и заржавели и сделались зелены от накатывающей с верховьев илистой накипи, крепки еще, и стальные опоры, поддерживающие их, устойчивы, как если бы намертво вросли в землю. Россам остается одно: побросав лодьи, пеще идти на
