Лениво просматривая первую полосу, она неожиданноостановилась, держась за ручку двери. Все вокруг словно замерло. Сердцеостановилось. Заголовок в газете гласил: «Бунт в Сан-Квентине. Семеро убитых».О Боже, сохрани его!
В это время зазвонил телефон, отвлекая ее внимание отгазеты. Не сейчас… Что, если… Машинально она двинулась к телефону, все ещедержа в руке газету и пытаясь прочесть написанное.
— «Ло…» — Не могла оторвать глаз от статьи.
— Кизия? — Ей показалось, что спрашивают кого-тодругого.
— Что?
— Миссис Сен-Мартин?
— Нет, мне жаль, она… Лукас?
— Да, черт возьми. Что происходит? испытывализамешательство.
— Я… Извини, я… О Господи, с тобой все в порядке?
Ужас все еще сжимал ей горло, она боялась сказать что-нибудьлишнее. Может, он находится в таком месте, откуда нельзя говорить? Статья вгазете неожиданно подсказала ей многое. Раньше она подозревала, сейчас былауверена. Неважно, что он говорил ей. Она знала истину.
— Конечно, у меня все хорошо. Ты говоришь так, будтотолько что встретилась с привидением. Что-нибудь случилось?
— Весьма удачное сравнение, мистер Джонс. Но все ли впорядке, я не знаю. Полагаю, об этом мне расскажешь ты?
— Подожди несколько часов, и я тебе расскажу все, чтопожелаешь, даже более того. В пределах разумного, конечно. — Он говорилглубоким хриплым голосом, сквозь смех проскальзывала усталость.
— Что ты имеешь в виду? — Кизия затаила дыхание,ожидая, надеясь. Она только что пережила испуг, а сейчас… Но она не смеланадеяться.
— Я хочу, чтобы ты отрясла прах Нью-Йорка со своих ног,леди. Без тебя я схожу с ума. Вот что я имею в виду! Как ты смотришь на то,чтобы прилететь сюда следующим рейсом?
— В Сан-Франциско? Ты это имеешь в виду?
— Именно, черт возьми. Мне страшно не хватает тебя, нио чем другом я не могу думать, и вообще я здесь дошел до ручки. Очень уж давноя не держался за твою попочку. Кажется, прошло уже пятьсот лет!
— О, милый, я обожаю тебя. Если бы ты знал, как мнеплохо. Я только что подумала… Я прочла в газетах и…
Он тут же прервал ее:
— Не обращай внимания, крошка. Все хорошо. —Именно это ей и хотелось услышать.
— Что ты собираешься сейчас делать? — спросила онас тяжелым вздохом.
— Возьму несколько свободных дней, встречусь с друзьями.Но ты — самый близкий друг, тебя я хотел бы увидеть в первую очередь. Когдасможешь прилететь?
Она взглянула на часы.
— Не знаю. Я… А когда вылетает следующийсамолет? — В Нью-Йорке было начало четвертого.
— Есть рейс в пять тридцать. Успеешь?
— Господи. Я должна быть в аэропорту не позже пяти,значит, из дома надо выехать в четыре, то есть… мне остается один час, чтобыупаковать вещи и… Успею. — Вскочила на ноги, бросила взгляд вспальню. — Что взять с собой?
— Свое прелестное маленькое тело.
— Кроме него, глупый. — Уже несколько недель онатак не смеялась. Три недели, если точно. Они не виделись три недели.
— Откуда мне знать, черт возьми, что тебе взять ссобой?
— Дорогой, там тепло или холодно?
— Туман. Холодно ночью, тепло днем. Мне кажется… Кчерту, Кизия! Ну, посмотри прогноз в «Таймс». Только не бери норковое манто.
— Откуда ты знаешь, что оно у меня есть? Ты никогда егоне видел. — Она вновь смеялась. К дьяволу все эти газетные заголовки. Унего все в порядке, и он ее любит.
— Норка у тебя быть должна. Так что не бери ее с собой.
— И не думала. Еще какие-нибудь пожелания?
— Только одно. Я чертовски люблю тебя, леди, и потомупоследний раз позволил тебе так надолго исчезнуть с моих глаз.
— Обещания, обещания! Эй, а ты встретишь меня?
— В аэропорту? — Казалось, он был удивлен.
— Ага.
— А я должен? Что, будет хуже, если не встречу? —Снова все возвращается: будь осторожен, не теряй головы!
— Я не видела тебя три недели, и я тебя люблю.
— Я встречу тебя! — прокричал он восторженно.
— Вот это уже лучше.
— Точно, мэм. — Мягкий смех пощекотал ей ухо, ителефон отключился. Он вел битву со своей совестью в эти три очень трудныенедели. Проиграл… или выиграл, еще не знал. Но был уверен в одном: Кизия должнабыть с ним. Должна. Несмотря ни на что.
Глава 17
Самолет приземлился в 7.14 вечера по местному времени. Онаподнялась с кресла еще до того, как он подрулил к стоянке и остановился.Несмотря на горячие возражения стюардесс, она вместе с другими пассажирамистояла в проходе.
Чтобы поменьше привлекать к себе внимание, она вылетела напобережье, надев черные брючки и черный свитер. Легкое пальто перебросила черезруку, темные очки сдвинула на лоб. Выглядела скромно, пожалуй, даже слишкомскромно, но изысканно. Мужчины провожали ее взглядами, но приходили к выводу,что она слишком богата и неприступна. Женщины смотрели с завистью: стройныебедра, тонкая талия, густые волосы, большие глаза… Кизия из тех женщин, которыене остаются незамеченными.
Казалось, двери никогда не откроются. В самолете было жаркои душно. Сумки пассажиров давили ей ноги. Дети начали плакать. Наконец дверьоткрылась. Толпа стала двигаться, сначала чуть заметно, потом все быстрее.Кизия буквально протиснулась в дверь вместе с другими пассажирами и, как толькоповернула за угол, сразу же увидела его.
Люк возвышался над толпой. Черные волосы блестели, онаразличала даже его глаза. В руке он держал сигару и был весь в ожидании. Кизияпомахала ему, он заметил, радостно улыбнулся и осторожно стал выбираться изтолпы. Через минуту оказался рядом с ней, обхватил ее и поднял высоко в воздух.
— Малыш, как замечательно, что ты здесь!
— О, Лукас! — Она вся сияла от радости, их губывстретились в долгожданном поцелуе. Пусть провалятся в преисподнюю все этифотографы! Пусть получат то, что хотят! Наконец-то она снова в его объятиях.Пассажиры обходили их стороной, как вода обтекает встретившийся на пути камень.А когда они очнулись, вокруг уже никого не было.
— Захватим багаж — и домой.
Они обменялись улыбками, как очень близкие люди, и, держасьза руки, спустились на эскалаторе в багажную камеру. Люди оглядывались на них,идущих под руку. Вместе они составляли пару, мимо которой невозможно пройти беззависти.
— Сколько чемоданов?
— Два.
— Два? Мы ведь пробудем здесь только три дня, —рассмеялся он и снова сжал ее в объятиях. Она постаралась спрятать боль,появившуюся в глазах. Три дня? И это все? Но хотя бы и три. Главное, что ониснова вместе.
