— Стой здесь, — велел сир Стефан, — никуда не отходи, чтобы не наткнуться на что-нибудь в темноте и не опрокинуть. В этом покое много ценных вещей, и твои будущие собратья вряд ли обрадуются, если что-то пострадает или сломается из-за твоей неуклюжести. Мне тоже хочется кое-что посмотреть, и я вернусь, как только выполню свое намерение. Но я не ухожу — я буду все время здесь, ты будешь слышать мои шаги. Ты, возможно, не разглядишь ни моих перемещений, ни того, что я буду здесь делать, но ведь иначе тебя сюда и не пустили бы, так что все идет как задумано… если, конечно, как я уже предупреждал, ты ничего не свернешь. В таком случае нас обоих ждут крупные неприятности.
Вскоре рыцарь вернулся и, взяв Гуга за руку, провел его через все помещение к ряду кресел, где велел ему сесть, и принялся экзаменовать по вопросам и ответам, которые Гуг долгие месяцы учил назубок под руководством отца и деда. Юноша терялся от того, что должен был наизусть парировать загадочные обращения, которыми засыпал его сир Стефан. Он лишь дословно повторял то, что заучил, всей душой надеясь, что смысл многих пока неясных вопросов и ответов в свое время станет ему понятным, как и было твердо обещано его наставниками. Теперь же, сидя в полутьме подле огромного рыцаря, взявшегося быть его поручителем, и едва выдерживая шквал его задачек, Гуг не мог справиться с волнением и тревогой: он хотел запечатлеть в памяти каждый момент уходящего дня, ибо знал доподлинно, что после событий завтрашней ночи он более не будет прежним.
Он и не заметил, что сир Стефан замолчал и не задает больше вопросов, видимо исчерпав их запас. Действительно, тот прокашлялся и пробормотал:
— Я потрясен, мальчик мой. Не упомню, чтобы ученик так хорошо отвечал. Я слышал многих не хуже, но вряд ли найдутся лучше. Теперь я понимаю, отчего твой отец так доволен. Если ты будешь так же держаться завтра, то легко преодолеешь все трудности церемонии. Ну, а сейчас сам задай мне любой вопрос, какой только пожелаешь.
— О собрании?
— Я сказал, какой только пожелаешь.
— Мессир, я хотел прояснить кое-что… насчет… Что значит «восхождение»? Что это такое?
— Ха-ха! — рассмеялся рыцарь. — Я должен был предугадать, что ты задашь именно тот вопрос, на который я не могу ответить. Не могу, мальчик мой! Только не этот. Но завтра в полночь ты и так все узнаешь — как и то, почему я не мог рассказать тебе об этом сегодня. Спроси меня о чем-нибудь другом.
— Видите ли, сир, поскольку члены братства знают о моем ученичестве, кое-кто из них предостерегал меня, что восхождение… небезобидно… что оно таит в себе огромные опасности… но я подозреваю, что они просто морочат мне голову, поэтому не хочу тратить время на выяснение такой ерунды…
— Тогда спроси о чем-нибудь стоящем.
Гуг поколебался, покусывая верхнюю губу, а затем выпалил:
— Почему я, мессир? Почему не мой брат Вильгельм?
— Ага, значит, тебе и это известно. А я все гадал, знаешь ты или нет. — Смутный силуэт сидящего рядом рыцаря шевельнулся. — Кто сказал тебе?
— Мой отец, а потом и дед. Они оба наказали мне ничего не говорить Вильгельму, поскольку он даже не слыхал о собраниях и не принадлежит к братству. Я спросил, о каком братстве идет речь, ведь Вильгельм и есть мой брат, но они воздержались от пояснений. Прибавили только, что я все пойму после собственного восхождения, а пока они не вправе ничем дополнить уже сказанное… Однако они предупредили, что если я хоть словом обмолвлюсь Вильгельму, то лишусь возможности вступить в их ряды. А я до сих пор не уверен, хочу ли я принадлежать к какому бы то ни было братству — чем бы оно ни занималось и как бы его ни ценили другие люди, — если для этого мне придется отречься от родного брата.
Сир Стефан помолчал, потом заявил громогласно:
— Никакого отречения не потребуется, мой Гуг, но я понимаю, что тебя тревожит. Я когда-то тоже побывал в твоей шкуре и испытывал такие же сомнения по тем же самым причинам. Моего старшего брата обошли вниманием — в точности как сейчас Вильгельма.
— Но почему? В чем же причина?
По голосу юноши было заметно, как он страдает.
— Он ничем не хуже, просто он… молод.
— То-то и оно, что молод… и слаб к тому же, признаешь ты это или нет. — Слова, раздававшиеся во тьме, звучали веско и отчетливо. — Он старше тебя на два года, а ты уже намного обошел его по части рыцарской доблести и заслуг. Как долго юноша остается лишь юношей, перед тем как стать мужчиной? Ваш Вильгельм, как некогда мой брат Ричард, пока старается — и довольно успешно — избежать звания настоящего мужа. А ведь речь сейчас именно о мужественности, мой Гуг.
— Что ж, может, и верно, но ведь Вильгельм однажды назовется бароном Пайенским.
— В отличие от тебя. Тебе обидно?
Гуг сморгнул; он не ожидал, что его об этом спросят.
— Нет, конечно нет. Я никогда и не стремился стать бароном. Просто мне кажется, что если он достаточно хорош для такого титула, то и в ваше братство, наверное, достоин вступить?
— Отнюдь. — Сир Стефан был прям и категоричен. — Его никто не выбирал стать наследником вашего отца. Ему просто повезло. Перворожденный сын — избранник, хотя и не по личным качествам. Если Вильгельм будет слишком слаб, глуп или деспотичен для своего титула, то весь вред, причиненный им, сможет исправить впоследствии его преемник. Если же он выкажет слабость, будучи членом братства, это может погубить нас всех.
Сир Стефан замолк, обдумывая сказанное, затем продолжил:
— Событие, к которому ты сейчас готовишься, то бишь восхождение, дарует тебе возможность вступить в ряды удивительного товарищества, общины, служащей высоким идеалам и хранящей роковые тайны. Корни его уходят в глубокую древность, а его история ведет свой отсчет от истоков античности. Тебе, Гуг, пока это неведомо. Знаешь ли ты, отчего?
Гуг покачал головой, но тут же сообразил, что сир Стефан, вероятно, во тьме его не видит.
— Нет, — промолвил он.
— Потому что это тоже тайна, друг мой, и так было со дня основания братства. Конспирация — залог нашего существования, поэтому мы, его члены, должны быть всегда начеку и хранить секреты, а среди своих — в особенности. Я говорю тебе об этом потому, что, выслушав твои ответы, я убедился, что ты без труда справишься с предстоящим испытанием, а это значит, что не далее как завтра ты вольешься в наши ряды. Ни один — слышишь, Гуг! — ни один болтун не будет допущен в наше братство. Слишком велика опасность, что едва он предастся пьянству или разврату, как язык у него развяжется. Твой братец Вильгельм слишком неумерен в питии, и, даже когда он пьет немного, он неумерен в разговорах. Он славный малый, в компании которого неплохо распить бутыль вина, или потрапезничать, или вдоволь посмеяться над какими-нибудь забавными пустяками, но он слабоволен, несдержан, бывает порой задирист и — самое главное — слишком болтлив и неблагоразумен, потому-то его решено было не принимать в братство.
