Но мама все равно ушла полвосьмого. Джуди, кажется, даже не обиделась. И когда мне надоело следить за нянькой — как та варила себе кофе, искала очки для чтения и программу радиопередач, — мы уселись смотреть старый-престарый сериал, а заодно мастерить свирепых лохматых хищников; у Джуди все они выходили здоровенными и лохматыми, как мамонты, а у миссис Харрисон — похожими на полудохлых овец.
Потом я отправилась спать. С меня было достаточно. Но сон не шел. Я в третий раз вернулась из похода в ванную комнату, когда на пороге возникла мама; было около одиннадцати.
Перегнувшись через перила, я наблюдала, как она бренчит монетами, роясь в кошельке.
— Вы говорите, три с половиной часа? — переспросила она миссис Харрисон, которая уже натягивала пальто.
— Совершенно верно, милочка, — отвечала миссис Харрисон. — Хорошо провела вечерок со своим парнем?
— Парнем! — хмыкнула мама. — Миссис Харрисон, Джеральду уже за пятьдесят!
— Вот как, — пробормотала миссис Харрисон, опершись на мамино плечо, чтобы не упасть, пока натягивала резиновые сапоги. — Знаете, как говорят: лучше быть любимицей старика, чем прислугой юнца.
Мама с хохотом захлопнула за ней дверь. Я собралась было спуститься — вот бы она удивилась! Рассказала бы мне про фильм, а потом мы погасили бы свет, выключили телевизор и выставили пустые молочные бутылки на крыльцо. Но что-то в маминой улыбке остановило меня, и я вернулась в свою спальню.
За пятьдесят!
Да он мне в дедушки годится! Может, у него зубы вставные и кожа вся сморщенная, а из ушей торчат клочья седых волос?
На следующее утро, спустившись вниз, я спросила маму:
— Ну, так и когда же мы сможем лицезреть этого Джеральда Фолкнера?
Я была уверена, что она так смутится, что выронит чайник прямо на бедняжку Флосс, а потом уставится на меня широко раскрытыми глазами. Но вместо этого она сказала:
— Как насчет завтра? Он все равно заедет за мной.
— Меня не будет дома, — поторопилась ответить я. — Завтра же четверг, у меня собрание.
И у нее, между прочим, тоже! Она ведь казначей в нашей группе. Обычно мама гораздо больше моего печется об этих четвергах. Я надеялась, что она хотя бы покраснеет от стыда за то, что поставила личную жизнь выше гражданских обязанностей, но она лишь бросила:
— Ох, неужели завтра уже четверг?
И сунула хлеб в тостер.
— Ну так что, ты пойдешь со мной на собрание или отправишься с ним? — спросила я.
Мама не заметила вызова в моем голосе. Она на минутку задумалась, а потом ответила:
— Пожалуй, уже поздно отменять наш уговор, — а потом радостно добавила, словно думала, что и меня это порадует и снимет тяжесть с сердца: — Но ты успеешь увидеть его, прежде чем уйдешь на собрание.
— Вот будет славно!
Холодность моего ответа испугала ее, я знаю, Она постаралась сменить тему:
— Как вы справились с амфитеатром?
— Прекрасно, — процедила я сквозь зубы. — Только гладиатор не удался. Лицо у него сморщилось, и он еле держится на ногах, а ковровый ворс, который мы воткнули ему вместо волос, постоянно выпадает. Короче — видок у него, словно ему за пятьдесят.
Хлеб уже почернел в тостере, но мама не сводила с меня глаз.
— Надеюсь, в четверг ты будешь вести себя вежливо, — произнесла она.
Я без труда различила штормовое предупреждение в ее словах. Так что в четверг мои манеры были безукоризненны, и маме не в чем было меня упрекнуть. Когда раздался звонок в дверь, я сделала вид, что просто его не слышу, так что открыла ему Джуди, а я осталась стоять в тени у лестницы.
Он вошел. Одного с мамой роста, немного толстоват, а волосы седые. Костюму его было далеко до шикарных шмоток Саймона. Это и понятно — ведь он не был преуспевающим банкиром, хотя и принес под мышкой огроменную коробку шоколадных конфет.
Гость переложил коробку и протянул Джуди руку.
— Джудит, верно? — сказал он.
Она кивнула. Я выплыла из темноты.
— И Китти.
Он улыбнулся и немного подержал руку вытянутой, но я сделала вид, что ее не заметила. Подождав немного, он вручил коробку Джуди.
Это были дорогущие, покрытые черным шоколадом мятные конфеты. Я их просто обожаю! Конфеты в коробке были уложены по меньшей мере в три уровня. Глаза Джуди расширились и стали похожи на блюдца.
— Это для мамы? — спросила она.
— Нет, для вас.
Хотел ли он сказать — для нас обеих? Это осталось неясно. Он произнес это, глядя на Джуди, но и на меня бросил короткий взгляд. Умно сработано! Поди, решил, что я вслед за Джуди брошусь ему на шею! Напрасно надеялся! Мог бы вообще про меня забыть.
— Я скажу маме.
Джуди помчалась наверх, прижав к груди свой трофей, а мы с Джеральдом Фолкнером остались внизу.
Я рассчитывала, что мое молчание смутит его, но ничуть не бывало. Он повернулся и сделал вид, что рассматривает картины на стенах, причем особенно тщательно — мою фотографию в младенческом возрасте.
— Какое лицо! — сказал он с восхищением. (Поди догадайся, что он под этим подразумевал.) — Вроде на тебя похоже.
Ловко завернул, верно? Вроде он и не спрашивал, я ли это, так что, если я не соизволю ответить, он не останется в дураках.
И тут в дверь вплыла Флосс и принялась тереться о его брюки, словно она этого Джеральда всю жизнь знала и любила. Он наклонился и погладил ее.
— Кис-кис-кис.
Я решила, что теперь-то он не отступится, пока не выудит из меня хоть слово. Трудно гладить чужую кошку и не спросить у хозяев ее имя. Но Джеральд Фолкнер на такую удочку не поддался.
— Иди-ка сюда, красотка, — сказал он и взял Флосс на руки. — Кто же эта милая Китти?
Такая фраза кого хочешь озадачит. Я все еще пыталась понять, кого же из нас он имел в виду (а Флосс все бесстыдно мурлыкала), когда Джуди с грохотом спустилась вниз.
— Мама сказала, чтобы вы выпили что-нибудь, а она через минуту спустится.
— Пожалуй, и верно.
Гость сунул разомлевшую Флосс в руки Джуди и легким шагом прошел мимо меня, слегка кивнув. Я догадалась, что он уже бывал прежде в нашем доме. Как бы он иначе догадался, какая дверь ведет на кухню? Джуди потрусила за ним как собачка, а мне пришлось опереться о косяк, чтобы не выглядеть смешной — стою и старательно смотрю в другую сторону.
