Из-за поворота на огромной скорости вылетела машина. Водитель как будто нарочно прибавил газу, проезжая лужу, забрызгав ее носки и школьную юбку. К тому же он еще и восхищенно засвистел.
— Поганый ублюдок! — крикнула Дороти. — Чтоб ты сдох!
Когда машина скрылась из вида, ей показалось, что уличные фонари стали тусклее. Она припустила к дому. Чем быстрее она бежала, тем сильнее ненавидела большие особняки.
Дороти и Лилли поднимались по Ивовому переулку. Они направлялись в деревню. Лилли, которая училась в школе Девы Марии, была почти единственной девочкой, которую Дороти могла назвать своей подругой, но на самом деле их связывали очень непростые отношения. Две девочки-подростка постоянно конкурировали, сражались за первенство. Стоило одной взять верх, как ее тут же опережала другая. Преимуществом Лилли было ее близкое знакомство с малоприятным миром жизни и смерти. Она делилась с Дороти важными сведениями, а та притворялась, будто уже все это знает. Именно Лилли объяснила: ты не забеременеешь, если парень вытащит свою штуку до того, как закончит, а презервативы в глазах Господа — настоящая гадость. Лилли однажды на похоронах дотронулась до лица мертвеца. Лилли помогала отцу принимать роды у крольчих — ее отец разводил кроликов на мясо. Она отчищала новорожденных крольчат от слизи и грязи, выкармливала их из соски, а позже убивала одним ударом по голове, между длинными мягкими ушами.
Но если Лилли знала все, что нужно было знать о запутанных вопросах жизни и смерти, то Дороти была непререкаемым авторитетом по части манер. Она знала, какими столовыми приборами что едят и в какой последовательности. Она считалась жрицей хорошего вкуса; у нее имелся маникюрный набор с ручками «под черепаху». Длинные каштановые волосы Дороти всегда были гладкими и блестящими, потому что перед сном она причесывала их по сто раз, тихонько считая вслух.
Когда Лилли предложила сходить на деревенский праздник, Дороти сразу согласилась. Ей нравилось смотреть на богачей. У них можно научиться, как правильно обращаться с деньгами. Если когда-нибудь она найдет себе богатого жениха и уедет из этой дыры, она будет знать, как вести себя и вообще как жить.
На праздник она принарядилась: надела коричневые бархатные брюки клеш и розовый пушистый ангорский свитер, заказанный по каталогу «Кэй», — мама еще не до конца расплатилась за него. Пушистая ангорка льнула к телу, и было видно, что фигура у нее уже почти взрослая. Свитер выгодно подчеркивал тонкую талию и маленькие грудки.
Дороти покосилась на подругу. На Лилли были широкие джинсы «Ливайс», невзрачная кофточка с круглым вырезом и шарф с героем сериала «Доктор Кто». У нее были длинные светлые волосы, и ее можно было назвать хорошенькой — с большой натяжкой. Лилли казалась наполовину женщиной, наполовину ребенком. Верхняя часть у нее была в норме, лицо и руки можно было назвать даже пухленькими, но бедра были узкими, почти костлявыми, а голенастые ноги были совсем девчоночьими. Как будто Лилли влезала во взрослое тело постепенно, сверху вниз.
В переулок свернул огромный грузовик с рекламой гастронома «Сейнзбериз»; на крутой тропе мотор взревел, и Лилли отскочила в сторону. Завизжали тормоза; грузовик остановился. Из кабины высунулся ухмыляющийся водитель.
— Ты в порядке, дорогуша? — спросил он, плотоядно глядя на Лилли.
Она продолжала идти вперед, сдув со лба прядь волос и притворившись, будто не слышит.
Шофер не унимался:
— Прокатиться не хочешь, милашка?
Лилли медленно развернулась. Поцеловала ладонь, но вместо того, чтобы послать приставале воздушный поцелуй, сложила пальцы и показала ему знак V. Парень рассмеялся, помахал в открытое окошко и покатил вниз. Лилли поправила волосы пятерней; Дороти увидела, что подруга и зарделась от смущения, и улыбается.
— Лилли О'Фланнери, — сказала она, — ты заработаешь дурную репутацию, если будешь заигрывать с грязной шоферней!
Лилли одернула кофточку.
— Ничего я не заигрываю. А правда приятно?
— Что — приятно?
— Сама знаешь. Когда мужчина считает тебя хорошенькой. Конечно, я люблю Найджела и все такое, но…
— Что — но?
— Разве тебе никогда не хотелось запрыгнуть в кабину грузовика и укатить в Уэльс или еще куда-нибудь подальше? Как было бы романтично! — Она сунула в рот кончик пряди волос. — Тогда обо мне напишут в газетах и вообще. Может, даже скажут в новостях.
— Никакой романтики не будет, — возразила Дороти. — Они грязные ублюдки. Так мама сказала. И еще она сказала, что вульгарно даже смотреть на них.
— Ах, Дороти. Иногда ты бываешь такая…
— Какая?
— Перестань!
— Нет, не перестану… Липучка!
Лилли схватила ее за плечо и сильно тряхнула.
— Не смей меня так называть! — сказала она, приблизив свое лицо вплотную к лицу Дороти.
— Подумаешь. — Дороти пожала плечами. — Все мальчишки тебя так называют. Обычная кличка.
Лилли плотно сжала губы в тонкую синюю линию.
— А ты не смей!
Дороти ничего не ответила.
— Ну так что? — Лилли больнее схватила ее за предплечье; ногти пронзали тонкую шерсть свитера.
Дороти никогда еще не видела, чтобы подруга так злилась.
— Ладно! Не буду! — Она вырвалась. — Пошла к черту!
Лилли зашагала вперед; она шла впереди всю дорогу до деревни. К тому времени, как они дошли до парикмахерской Андре, Дороти стало скучно до слез от ссоры и молчания. Она догнала Лилли и вынула из кармана две монеты по десять пенсов.
— Вот, возьми, — сказала она. — Бери. У меня куча карманных денег.
— У меня тоже есть. Побольше твоего. — Однако монеты Лилли взяла.
Дороти пожала плечами, и Лилли промолчала, но остаток пути они прошли рядом. По случаю субботы в деревне было много приезжих — они явились за покупками — и местных жителей, которые шли на праздник.
У металлических кованых ворот, ограждавших здание церкви, взад и вперед, как солдат на параде, маршировал бойскаут. Поверх зеленой формы на нем висел плакат-бутерброд, оповещающий о важном событии; всякий раз, поворачиваясь кругом, мальчик выкрикивал:
— Все на праздник!
Лилли ткнула Дороти в плечо и ухмыльнулась.
— Смотри, смотри, вон твой жених!
— Вот уж нет! — Дороти тоже ткнула Лилли. — Это твой жених! Ты в него влюбилась!
Лилли пихнула ее бедром; Дороти споткнулась, но не успела врезаться в мальчика, потому что Лилли подхватила ее за талию.
— Признайся, хочешь поцеловать его?
Забыв о недавней ссоре, подруги захихикали и не спеша проследовали мимо покрасневшего бойскаута внутрь.
В длинном церковном зале было полно народу; пахло лаком для пола и дорогими духами. На противоположной стене под часами, отстававшими на три часа, висело распятие. На сцене за пианино сидел викарий; то и дело спотыкаясь, он исполнял «Далилу», к вящей радости трех дам, которые глазели на него со смешанным выражением благоговейного ужаса и явной симпатии.
