— Нью-Хэмпширское общество по оценке антиквариата. Это профессиональная ассоциация. Я ее член. И я местная. Насколько мне известно, я единственный антиквар, которому он позвонил.
— Чистое везение? — поинтересовался Альварес. — Или случайность?
— Я не знаю, — пожала я плечами. — Нет ничего необычного в том, чтобы выбрать оценщика, который живет поблизости.
Он кивнул:
— Итак, Грант позвонил, и вы договорились о встрече?
— Конечно.
— И что произошло дальше?
— Попав в его дом, я сразу поняла, какая мне привалила удача. Вы видели, чем он владел?
— Да, но не придал этому значение. А разве это было что-то особенное?
— Исключительное. Взявшись описывать, я даже не знала бы, с чего начать. У него был шахматный столик восемнадцатого века, выполненный из американского дуба и инкрустированный красным и розовым деревом. Изумительная работа. Три картины Жюля Тавернье,[2]садовые пейзажи. Серебряный чайный сервиз Пола Ревере.[3]Черт, у него были стулья эпохи Людовика XV в отличном состоянии и с оригинальной обивкой. Серьезно.
— О какой сумме идет речь?
— Трудно сказать. Некоторые из предметов не выставлялись на аукцион уже целое поколение. Другие, возможно, бесценны вследствие уникальности.
Альварес присвистнул.
— И при этом у него были замки, которые можно открыть с помощью кредитной карточки.
— Да, — согласилась я. — Невероятно.
— Как он отнесся к вашей оценке?
— Я не делала официальной оценки. Никаких письменных заключений. Я даже ничего тщательно не осматривала. Я просто увидела достаточно, чтобы понять: я хочу это.
— И как он на это отреагировал?
— Наверное, вы не поверите, но, оказалось, сами вещи его не слишком интересовали. Например, я пришла в восторг от шахматного столика. А он лишь сказал, что жена купила его в Бостоне пятьдесят лет назад. Он вообще не хотел говорить о столе. Он хотел рассказать о своей жене. Как он встретился с ней во время войны. Второй мировой войны. Это была настоящая история любви. — Я грустно покачала головой. — Он отказался от аукциона. Он сказал: «Слишком долгий процесс».
— Звучит не слишком разумно.
— Да, но в этом не было ничего необычного. Некоторые люди после смерти супруга или супруги… — Я запнулась. — Я просто не могу в это поверить. Мистер Грант был милым стариком. И Эппс знает, что я не мошенница. Это просто не лезет ни в какие ворота. — Разрываясь между недоумением и обидой, я снова расплакалась.
— Итак, если он отказался от аукциона, то чего же хотел от вас?
— Он хотел, чтобы я все купила.
— За сколько?
— Не знаю. В любом случае мне было это не по карману. Но он согласился передать мне все на консигнацию.[4]Я пообещала, что продам вещи в течение месяца.
— Месяца? Довольно короткий срок, вам не кажется?
— Нереально короткий. Мне пришлось бы привлекать сторонних экспертов, заниматься рекламой.
— К чему такая спешка?
— Не знаю. Он упомянул, что ожидает родственников. Возможно, он хотел все распродать до их приезда.
— Из-за того, что им не понравилась бы распродажа?
— Он не объяснил причины, — пожала я плечами.
— Вам не показалось необычным его желание все продать?
— В принципе нет. Конечно, это было немного странно. Но в определенном смысле каждая распродажа удивительна. Не существует такого явления, как «нормальная» распродажа.
— Почему он на это пошел?
— Откуда мне знать?
— Вы правы. Но вы можете предположить?
Я бросила взгляд на Макса.
— Только если вы будете помнить, что Джози исходит из чисто теоретических предположений, — сразу отреагировал он. — Она уже сказала, что не знает ничего конкретного о мотивах, которыми руководствовался мистер Грант. Идет?
— Принято, — согласился Альварес.
Макс кивнул, разрешая мне продолжать. Я помолчала, собираясь с мыслями.
— Люди решаются на распродажу по множеству причин.
— Например?
— Чтобы уменьшить налог на имущество. Или чтобы выручить наличные для оплаты обучения в колледже. Порой им нужны деньги, чтобы отправиться в кругосветное путешествие. А иногда они надеются таким образом избежать раздоров между родственниками. Некоторым просто надоедает обстановка, и они хотят поменять ее. Другие пытаются начать жить с чистого листа, скажем, после развода. Случается, к распродаже толкает горе: люди стремятся избавиться от вещей, которые напоминают о чем-то или о ком-то навсегда утраченном, это подходит к ситуации мистера Гранта. — Я пожала плечами. — Но какими бы ни были его причины, он не походил на человека, испытывающего трудности.
— Что вы имеете в виду?
— Мне не показалось, что он отчаянно нуждается в деньгах или сожалеет о принятом решении. Он был общительным и веселым всякий раз, когда мы с ним виделись.
Альварес кивнул.
— А вы не спрашивали его, зачем ему распродажа?
— Нет. Никогда. Мне достаточно узнать ситуацию в целом, чтобы понять, следует ли проявлять радость или вести себя сдержанно. Я не привыкла совать нос в чужие дела.
— Ну, вы можете хотя бы предположить? Да-да, я помню, что вы не знаете ничего конкретного, — быстро добавил он, бросив взгляд на Макса. — Мне интересно, каким было ваше общее впечатление. Как вам кажется? Какая все-таки причина вынудила мистера Гранта пойти на такой шаг?
— Я бы хотела вам помочь, но увы. Я действительно ничего не знаю. Впрочем, выяснять это — не входит в мои обязанности. Я приняла на веру его слова, как и любого в подобных обстоятельствах. Он хотел распродать свои вещи. Я хотела заключить с ним сделку. Вот и все.
Постукивая ручкой о край стола и откинувшись на спинку стула, Альварес обдумал мои слова.
— Ну что ж, хорошо. И сколько раз вы бывали в доме?
— Три раза. Первый, когда мы встретились, чтобы обсудить его предложение, второй, когда я описала и сняла на видео продаваемые им вещи, и третий, когда сообщила ему свои условия. Сегодня мы должны были встретиться, чтобы оформить сделку. По телефону он сказал, что готов подписать договор.
