пробивался откуда-то издалека. Такой тягучий, завораживающий.
Запах.
Такой характерный запах гнили и плесени, который со временем появляется в любом логове. Дерево под пальцами. Тяжесть, навалившаяся на грудь, будто сел на неё кто-то тяжелый.
А потом — ласковое прикосновение к волосам.
И снова голос, мурлычущий, нежный:
— Славный мальчик… сильный мальчик… хороший. Спи. А ты, доченька, пой ему, хорошо пой… чтобы не проснулся…
Надо проснуться.
Надо.
И Гремислав рванулся, пытаясь сбросить с груди тварь. Выбросил руки, окидывая её. Тварь затрещала, а потом его вдруг ударило.
Больно.
И он очнулся.
Лежащим на полу, сжимая в руках разодранную пополам подушку. Перья кружились по комнате, в которой пахло… деревом пахло. И ещё немного живым огнём, которого нежить не выносит.
— Кошмары? — любезно осведомился кто-то.
Кто…
Где…
Память возвращалась рывками. Ну да. Переход. Потом эта вот женщина странная с серыми внимательными глазами. И чаепитие. И откат, приближение которого Гремислав почуял, но понадеялся, что справится. А потом раз и отрезало.
И…
Он сел на полу.
— Некроманты все сильные или это просто ты такой? — женщина подняла с пола две половинки одеяла.
Стало невыносимо стыдно. Его пустили в чужой дом. А он вот… перья оседали на волосах, на плечах… на нижней рубашке.
Он не помнил, чтобы раздевался.
— Я…
— Тебя отключило. Ленка сказала, что это нормально, что после перехода порой накатывает. И что ты полежишь и отойдёшь.
Одеяло она отложила в угол.
— Я тебя на кровать перетащила. Всё-таки не лето на дворе, а тут сквозняки. Я всё же больше по душевным болезням, чем по соплям.
Стало ещё более стыдно.
— И раздела ты?
— В сапогах на кровать как-то… неудобненько, — она пожала плечами и улыбнулась. — Да ладно… одеяло старое, подушка тоже. Не думаю, что тебе претензию выдвинут.
Да, но… всё равно.
— Ужинать будешь? — спросила женщина, будто и вправду не произошло ничего такого. — Я как-то вот… не рискнула тебя оставлять одного. Мало ли. Ну и растопить здесь надо было, дом прогреть, да и в целом… картошка с тушёнкой сойдёт?
— Благодарю вас, — Гремислав поднялся и попытался поклониться. Хотя… в общем, слабость никуда не делась, напротив, теперь он как-то вот остро ощущал и затянувшиеся раны, и в целом собственную никчёмность.
— Мы, вроде, на «ты» перешли, — выражение глаз женщины изменилось. И вновь показалось, что она заглядывает в его мысли.
Или в чувства.
— Так что иди, мой руки…
— А…
— Пылесос за дверью. Умеешь пользоваться? — уточнила женщина.
Всё-таки она…
Необычная?
Пожалуй.
— Нет, — признался Гремислав. — Но я научусь.
Белые перья кружились под потолком, иные лежали рыхлыми кучками. Часть и вовсе прилипла к одежде и коже. И верно, зрелище собой Гремислав представлял презабавнейшее, если женщина не выдержала и всё-таки улыбнулась.
Но как-то…
Не обидно, что ли.
Красивая.
Высокая. Выше, чем должно быть женщине. Статная весьма. И сильная, если сумела его до кровати дотащить, но об этом Гремислав старался уже не думать.
Некромант сражался с пылесосом и оба — с остатками перьев. Причем выражение лица Гремислава было мрачно-торжественным, а старый пылесос, здоровый и неповоротливый, то возмущённо гудел, то фыркал, перьями давясь.
Но убрали.
Более-менее.
Потом ужинали. Картошку Катерина, кажется, пересолила слегка, но в целом вышло неплохо как для человека, который с готовкой был не так, чтобы в ладах. В тему пришлась и банка огурцов, обнаруженная в Ленкином подвале.
— Тут до станции дорога есть. Если так, то не особо и далеко, но сейчас зима, — говорить о делах не хотелось, да и пациент снова преисполнился тревожной подозрительности.
И нож к себе подвинул.
И место занял так, чтобы подальше от Катерины устроиться.
И недавний кошмар ему вспоминался, а с ним ещё что-то, поскольку пребывал он в глубокой задумчивости, кажется, не слишком понимая, где находится, и только щека время от времени дёргалась. Вот ведь… почему-то захотелось подойти и погладить. А это тоже не нормально. Раньше у Катерины не возникало желания гладить пациентов. Но это наверное обстановка так действует. Вот если бы в кабинете приём вела, чтоб как положено…
— Так что дорогу иногда заметает. Я вас завтра в город могу отвезти… если надо.
— Спасибо.
— Да в общем не за что… я сегодня останусь.
Вздрогнул.
И уставился.
Глаза посветлели. Бледные такие. Испуганные.
— Не стоит переживать, — Катерина дотянулась до огурца. Судя по тому, что маленькие и хрустящие, чуть островатые и в целом вкусные, мариновала их не Ленка. Она, как и Катерина, к готовке и делам хозяйственным приспособлена была слабо. — Я не собираюсь приставать к тебе.
Уши некроманта опять покраснели.
Вот…
Надо было у Ленки больше выяснить. Что он такой-то стеснительный? Или они все? Или в их мире женщина вообще не имеет права на инициативу и теперь Катерина по неосведомлённости своей нанесла несчастному серьёзную душевную травму?
— Я… не думал даже…
— Ночь, — она указала на окно, за которым царила темень. — И снежит. Дорогу скорее всего занесло. Здесь их вовсе не чистят. И я боюсь, что просто-напросто застряну. А завтра возьму тебя с собой и поможешь.
— Конечно, — выдохнул Гремислав и головищей мотнул. — Я с радостью… но ваш супруг может дурно о вас подумать.
— О тебе, — поправила Катерина. — И не подумает. Нет у меня супруга.
— А жених? — зачем-то уточнил некромант.
— И жениха нет. И в нашем мире совместная ночёвка никого ни к чему не обязывает. Ясно?
А то мало ли… решит, что репутация Катерины пострадает и примется её спасать. Нет уж.
— Дача большая. Комнат несколько. Я лягу в кабинете, там есть неплохой диван. В студенческие времена мы здесь частенько задерживались. Я, Ленка и Оленька… а потом и Настька.
Сказала и отвернулась к окну.
— Что-то случилось?
А он чуткий.
Вон и подобрался. Или просто контакт удалось установить? Слабый, конечно, но хоть какой-то.
— Случилось. Выросли. Разъехались… вон, у Ленки свадьба скоро. У меня работа…
И хватит.
А этот смотрит. Голову чуть склонил и смотрит. Внимательно. И надо бы ловить момент, но совершенно не хочется.
— У Ленки был совершенно потрясающий отец. Он нас многому научил. Мы в меде все познакомились… только я на психолога пошла, а Ленка вот в анатомичке пропадала… Олька у нас
