взял. И теперь, верно, место ему иное обещано.
Какое?
Думать нечего.
— Не доводи до греха, — шепчет Жемайла. — Деток пожалей…
Не привели.
Оставили залогом покорности. Страшно… до чего же страшно. И сказать страшно. И промолчать.
— Пусть сама скажет! — донесся из толпы звонкий голос. Кто кинул фразу? Не разобрать. Но другие зашумели, загудели, повторяя на разные лады. И всколыхнулась толпа растревоженным зверем.
— Говори же, — в спину упёрся клинок. — Да помни, что не ты одна за сказанное платить будешь… все они… заплатят.
Княгиня вскинула голову.
И знала она, что вспыхнули яхонты солнечным светом, зимнее солнце приветствуя. Заиграло серебряное шитьё на тканях драгоценных. И громко цокнули каблучки по каменному дереву помоста.
Плакать она не собиралась.
Но…
Люди… сколько их. Собрались… смотрят. И в глазах — надежда со страхом, а ещё злость. И многое, что того и гляди закипит, выплеснется яростью, закрутит кровавую зимнюю бурю.
Что делать…
Святовит с ляхами спелся, тут думать нечего. И что пообещал? Отдать им западную окраину? Или крепостицы приграничные? И может, даже Вряжск с его портом? А бриттам — торговлю вперёд своих купцов, как прежде было…
Худо?
Ещё как худо… да распря кровавая, которая войною обернётся, того страшнее. Земли и забрать можно, и крепости, и Вряжск, и права с торговлею. Людей вот не вернуть.
Никак.
— Я… — начала было княгиня, и солнце, вдруг вспыхнув ярко-ярко, ослепило её на мгновенье. И от вспышки этой, от яркости, от растерянности внезапной, из глаз покатились слёзы. Она пыталась их удержать.
Честно пыталась.
Но не выходило. И загудела, загомонила толпа, правда, на мгновенье всего, потому как что-то громыхнуло, а следом раздался спокойный голос:
— Ну и какая падла маменьку обидела?
Матвей смотрелся… неаутентично.
Это первое, что пришло Катерине в голову. Вот напрочь неаутентично. Тут вон терема поднимаются, деревянные, хотя и невероятного изящества с красотою вкупе. Стена белокаменная. Помост, на котором люди в длинных одеяниях. И вообще ощущение, что Катерина то ли на слёт реконструкторов попала, то ли на съёмки.
А главное, быстро так…
Вот вроде в подвале они собрались и хмурый парень измождённого вида что-то ворчит, а потом рукою взмахивает, разрезая пространство. И вот уже терема.
Люди.
И среди них — Матвей в чёрном кашемировом пальто, шитом, как он выразился, потомственным портным, который ещё государей помнил. Причём выражался серьёзно, а Катерина взяла и поверила.
Может, тоже какой эльф.
На пенсии.
Главное, пальто было роскошным. Костюм тоже. А вот обрез, обмотанный какою-то тряпицей, вносил толику лёгкой дисгармонии. Ну да…
Обрез ладно.
— Что тут творится? — поинтересовался Матвей, озираясь. — Это чего?
— Это Святовит, — Гремислав прищурился. — Решил на маменьку надавить, чтобы отречение подписала. Сам в князья метит.
— Это который? Тот, с лощёной рожей? Так… ты за девчонками пригляди, а то толпа… держитесь рядом.
И Матвей чёрным ледоколом попёр через толпу. Главное, желающих заступить ему дорогу не нашлось. Минута и они оказались перед самым помостом.
— Княжич… — с облегчением выдохнул кто-то. — Вернулся…
— Вернулись, — Гремислав взял Катерину за руку. — Присмотри, будь другом… Катерина, это князь Турухтанов, они присмотрят за вами с Настасьей… и за детьми. Надо было…
Чего надо было, Катерина не услышала, хотя и догадалось — надо было их там оставить, дома. А Матвей, подобравшись к самому помосту, перехватил обрез поудобней и в небеса пальнул, мигом толпу затыкая.
— Ну, — голос его вроде бы тихий разнёсся над толпой. — И какая падла маменьку обидела?
На помост он заскочил одним прыжком.
— Княжич… — человек, которому вручили Катерину, был смугл и темноволос, и в целом черты лица его выдавали восточное происхождение. — Боги смилостивились…
— Княжич… княжич, княжич… — это слово подхватили и понесли.
— Ты… — тип в длинном зелёном наряде повернулся к Матвею. — Ты… кто таков?
— Так… княжич. Типа, пресветлый.
Матвей глянул на него сверху вниз, с насмешечкою.
— Здрасьте, маменька. Извиняйте, обниму потом… сперва дело. Так, ты… — это было уже обращено к типу, который возвышался за спиной княгини. — Вали, пока я твою зубочистку в жопу не засунул…
— Настоятельно советую прислушаться, — Гремислав тоже оказался на помосте. — С другой стороны… дай только повод.
Повода тип давать не пожелал и в целом попятился.
— Люди! — возопил тот, в зелёном. — Люди, вас хотят обмануть! Они притащили этого чужака, и теперь пытаются выдать его за княжича. Согласитесь, и быть беде! Править станет не он, а богопротивный служитель тьмы и…
— За спины, — Катарина моргнуть не успела, как и она, и Настасья, и дети оказались за спиной вооруженных людей. Причем спины эти были сомкнуты весьма плотно. — Смуту затеять желает… сейчас крикуны пойдут…
— … и если бы это и вправду был княжич, нам дали бы знак…
Небеса, которым, кажется, тоже надоело смотреть на представление, вдруг полыхнули белым. И свет, которого было так много, что не способен он оказался удержаться, скатился вниз волною. Он обнял, объял Матвея. И белое пламя раскинулась за спиною его крылами. А над лысой макушкой вспыхнул то ли венец, то ли сразу нимб.
И кажется, это что-то да значило, если люди на площади один за другим стали опускаться на колени.
— Княжич… княжич… — неслось, усиливаясь с каждым повтором. И радостно громко грянули колокола. — Княжич! Благословенный…
— А то, — Матвей опустил обрез. — Сказал же, княжич. А я в отличие от некоторых за базар отвечаю…
— Это… это всё равно… он чужак! Он не знает наших законов… обычаев… как он станет править? Как…
Удар в челюсть был коротким, но эффективным.
Тип просто опрокинулся на спину и затих.
— Как-как… чую, с немалым интересом… — сказал Матвей, стряхивая руку. — Ну что, дорогие подданные? Выборы князя объявляю закрытыми. Международных наблюдателей прошу разойтись.
И поглядел так… недобро.
— А как на батюшку-то похож… — восхитился кто-то совсем рядом.
И Катерине подумалось, что если так, если эта дурь — наследственная, то работать интересно будет не только Матвею… и вообще…
Новый мир.
Новый бред. Новая частная практика.
Чего ещё нужно для счастья психиатру? Разве что собственный некромант.
