могут узнать об этой теме больше из специализированной литературы[11], я же об этом распространяться здесь не буду. Скажу лишь, что если эмоции историчны, а боль — это эмоция, то она также исторична. Подходить к ее истории можно с теми же методами, что и к другим аспектам истории эмоций: через изучение пластичности мозга и тела и их динамических отношений с конкретным, ситуативным окружением, в котором они находятся. Это исследование контекстов боли, набора ее концепций, конкретных болезненных переживаний и контекстно обусловленного смысла боли. Это книга о языке, материальной культуре, верованиях и знании — и в то же время о мозге и теле.
Эта книга написана в историческом ключе, но исследования боли требуют междисциплинарного подхода как в теории, так и на практике. Наше знание о боли ситуативно, и я всякий раз сравниваю современную эпистемологию боли со знаниями, которые бытовали в прошлом, — это помогает разобраться, как эти знания возникают и трансформируются. При этом принципиально важно, что современные исследования все чаще апеллируют к персональным свидетельствам — частному опыту, рассказам и впечатлениям тех, кто испытывает боль[12]. Это расширило область исследований — творческий способ выразить боль помог раздвинуть рамки формального знания и разработать новые подходы к лечению и облегчению боли. Академическая наука обратила внимание на другие дисциплины — биологию, психологию, социологию, антропологию, историю, а пациенты стали участвовать в принятии врачебных решений и собственном лечении. Эта открытость — яркая иллюстрация того, как знание о боли и ее переживании меняется со временем. Она подсвечивает динамику взаимоотношений между знанием и опытом — знание обусловливает опыт, а новый опыт ведет к новому знанию. Новые способы выражения могут породить новое восприятие, что при должном подходе может стать толчком к новой теории, а та, в свою очередь, привести к созданию новых форм лечения. Я утверждаю, что связь между знанием и опытом существовала всегда, ее проще разглядеть в настоящем, чем в прошлом. Зачастую историкам доступно лишь то знание, которое благодаря трудам авторитетных ученых было зафиксировано в медицинском каноне. О частном опыте мы можем лишь догадываться. Одна-единственная дисциплина не способна разом описать весь объем опыта и объяснить нам все — что такое боль, как она устроена, как ее лечить или предотвращать, как ее считывать и измерять или каково ее испытывать.
Я хочу подчеркнуть, что в этом вопросе нет и не может быть никакой иерархии дисциплин. Исследование боли — это поистине междисциплинарное направление — или, по крайней мере, оно должно быть таковым. Наука о боли и более «мягкий» гуманитарный подход к ней не могут существовать в отрыве друг от друга. Наука о боли тесно связана с гуманитарными и социальными исследованиями, которые помогают составить целостное представление о боли в определенном контексте. Я не пытаюсь напустить туману в связи со своей изначальной специализацией и профессиональным опытом, но делаю все возможное, чтобы свести воедино различные направления. Не всегда междисциплинарный подход к исследованию боли оказывается уместным. Иногда знание развивается в параллельных, а то и вовсе расходящихся направлениях, и некоторые факты о боли начинают противоречить друг другу. Поскольку различные дисциплины порой утверждают противоположное, важно помнить о вероятных ошибках. Главное заблуждение — думать, что одна-единственная дисциплина может дать ключ к разгадке всех тайн или решению всех проблем, связанных с болью.
В рамках междисциплинарного подхода я решил отказаться от стандартного исторического нарратива. Мой текст сознательно лишен единства места и времени — он не ограничен одним периодом и выходит за рамки привычной периодизации. Я рассматриваю историю от Античности до наших дней в ее культурном и языковом многообразии. Какие-то теоретические и тематические моменты пересекаются, другие же, наоборот, расходятся друг с другом. Широту охвата компенсирует тематическое разделение и анализ источников или контекста, а также отдельные истории, рассмотренные более детально. Таким образом, в каждой главе читателю предстоит совершать скачки через пространство и время. Я не стремился сравнивать разные эпохи или показывать преемственность истории. Я использовал определенный исторический метод, чтобы продемонстрировать возможность раскрытия — пусть и частичного — связи знания о боли и о ее переживании, и попытался продемонстрировать этот метод применительно к обстоятельствам. Я обращаюсь к разнообразным источникам, среди которых живописные полотна, керамика, скульптура, фотографии, фильмы, схемы, дневники, письма и другие личные свидетельства, эпические поэмы, романы, медицинские и научные тексты и трактаты, устройство для телесных наказаний и одна базилика. Иногда исследователей эмоций, ощущений и опыта упрекают в том, что они, несмотря на лучшие побуждения, ничем не отличаются от историков, изучающих культуру. Даже помещая чувства и ощущения в исторический контекст, они все равно пользуются текстом и словом, анализируют описанный людьми опыт. Своим подходом я надеюсь продемонстрировать, что мы делаем гораздо больше. Слово как лингвистическое понятие — опора для аргументов, изложенных в этой книге. Я использовал концепции боли, применявшиеся как минимум в шестнадцати языках, и в каждом случае постарался не отрывать их от контекста. Однако не одни лишь слова важны в этой книге. Обращаясь ко всем перечисленным источникам, я воссоздаю тело, испытывающее боль, само переживание боли и богатую историю ее выражения — далеко не только словесного.
Глава 1. Сценарии. Политика знания
Что входит в процесс идентификации боли, а что остается за его пределами? Как возникало, развивалось и распространялось знание о боли? Новое знание не бывает нейтральным — оно неизменно служит чьим-то интересам. Всегда можно найти скрытый мотив. Умышленно или нет, но что-то всегда оказывается за бортом. Знание — это политика, и боль отличный тому пример. В этой главе я рассматриваю знание с точки зрения авторитетных медицинских источников и исследую формирование системы эмпирических координат от Античности до Нового времени. Речь о всесторонней политизации знания о боли. Прежде всего, была сформирована единая цепочка исторических сценариев боли, которые зарождаются в Античности, развиваются в раннесредневековой Персии, затем распространяются в средневековой Испании и далее в Европе. Помимо греческой и арабской школ я рассматриваю традиционный китайский канон. Во всех случаях я держу в голове тот факт, что самые важные сценарии, то есть медицинские каноны знаний о боли, позднее были вытеснены культурным авторитетом медицины Нового времени. Логика древней и средневековой медицины была отвергнута ввиду потребности вписать знание из авторитетных медицинских источниках прошлого в современную медицину — или, наоборот, отделить старое от нового. Я стараюсь последовательно показать, как формализация знания о боли связана с формализацией сценариев переживания боли в жизни. Не столь важно, кто был прав, а
