её девка мылит.
— Ух, — волнительно выдохнул Рокко. — Хорошо, что мы с тобой сегодня пришли. Да, Буратино?
— Ага, — кивнул Пиноккио, которому тоже хотелось посмотреть на раздетую даму. Он даже забыл о своей кареглазке.
— Ну что? Пойдём, что ли, — торопил Чеснок.
— Можно, конечно, да только сейчас там прачки да торговки, — сказал Чезаре, — а мадам Делино всегда к двенадцати приходит.
— Давай хоть тогда на прачек посмотрим, — настаивал Рокко.
— Давай, — отвечал одноклассник, — тем более что сегодня моя любимая прачка моется, я на неё всегда хожу.
— Красивая? — спросил Буратино.
— Красавица, — отвечал Чезаре. — Сама худая такая, стройная, а сиськи — во! — Чезаре провёл рукой в районе брючного ремня. — По пояс болтаются, загляденье.
Мальчишки через дыру в заборе пролезли в заросший бурьяном, почти одичавший яблоневый сад. Затем по старой яблоне они влезли на карниз второго этажа общественной бани и аккуратно, чтобы не свалиться с пятиметровой высоты, пошли по этому скользкому от вечной банной сырости карнизу.
— Тут навернуться можно из-за этих баб так, что шею сломаешь, — комментировал их движения Рокко.
— Запросто, но что не сделаешь ради женщин, — отвечал ему Буратино.
— Это точно, — согласился Чезаре, — я уже четыре раза отсюда падал.
— И всё равно лезешь? — усмехнулся Пиноккио.
— А что делать, — отвечал одноклассник, — тянет меня к красоте. Охота, как говорится, пуще неволи.
— Да ты, я смотрю, неисправимый романтик, — опять усмехнулся Буратино.
— Есть мальца, — согласился Чезаре. — Только теперь тихо, говорить нельзя. Услышат — кипятком обварят.
— А тебя либо уже обваривали? — шептал Буратино, усмехаясь опять.
— Два раза, — говорил любитель женщин. — Один раз сильно.
— Ты мужественный человек, Чезаре. Как говорится, безумству храбрых пою я песню.
Буратино дружески и восхищённо смотрел на своего скромного в жизни одноклассника и удивлялся его устремлённости.
— Ну ладно, пришли, — прошептал Чезаре, — вот дырки, любуйтесь.
Пацаны заглянули в щели, проделанные в дощатой стене, и тут же с головой ушли в мир пара, тазиков и сказочных гурий.
— Ух ты, — прошептал Рокко, — вот это зад.
А Буратино ничего не шептал, он любовался первый раз в жизни обнажённым женским телом, вернее, женскими телами. Тем более что полюбоваться было чем. Можно было выбрать тело на любой вкус. Тем более что женщины не были обрамлены ложной стыдливостью и в санитарно-гигиеническом упоении принимали самые невообразимые лирические позы. Здесь были и молодые женщины, и зрелые, и совсем ещё девочки. Они были худые и толстые, высокие и не очень, грациозно стройные и благодатно роскошные. И единственное, что объединяло всё это многообразие, так это нагота и полное отсутствие какого бы то ни было стеснения.
Буратино как старый опытный врач уже через полминуты лицезрения сего роскошества определил у себя учащение пульса и повышение кровяного давления. «Женщина — забавная штука», — улыбаясь, думал он и слушал, как от удовольствия шипит Чеснок. Сам же Пиноккио с удовольствием наблюдал за молодой девушкой, изящной и стройной, мывшей голову. Она сидела на лавке в свободной и не лишённой грации позе. Все её движения отзывались волшебно волнующим колыханием её круглой груди. А на правом бедре тёмным пятном красовалась наколка.
— Хороша, — сухо констатировал Буратино, — необыкновенно хороша.
— Это ты про кого? — спросил Чезаре, которому тоже очень хотелось поглядеть, но сейчас он исполнял роль радушного хозяина. Поэтому мужественно превозмогал свои желания.
— Я о девочке с наколкой на ляжке, — сказал Буратино.
— А-а, это Терезка, — сразу определил Чезаре. — Дорогая, зараза, господская девка, десять сольдо стоит.
— Шлюха? — уточнил Пиноккио.
— Да нет, она в публичном доме работает, очень приличная девица, — разъяснил специалист по женщинам.
— Понятно, — прошептал Буратино, и тут он услышал не то восхищённое, не то удивлённое бурчание закадычного дружка: — Ты чего там увидел? — спросил Пиноккио у приятеля.
— Ты глянь, — шептал Чеснок, — бабы, оказывается, тоже бреются.
— Да брось ты, — не поверил Буратино. — Где?
— Да вон сидит и бреет себе всё, в углу, рыжая такая.
— Тебе пригрезилось от повышенного давления, — продолжал сомневаться Пиноккио.
— Скажи ему, Чезаре, — призвал свидетеля Чеснок.
— Бреются они, бреются, — подтвердил знаток женской гигиены. — Я уже сто раз видал.
Тут Буратино и сам увидел это собственными глазами и чуть не упал с пятиметровой высоты. Действительно, одна женщина брила себе пикантное место и вовсе даже не под мышкой.
— Что же это такое происходит в этом мире? — задумчиво вопрошал Пиноккио, не отрывая глаз от этой удивительной картины.
— Это они для красоты, — безапелляционно заявил Чезаре.
— Не думаю, — не согласился Пиноккио, — скорее, это в целях борьбы с лобковым клещом.
— С каким клещом? — не понял Рокко.
— С мандавохами борется, — сказал Буратино.
— Не-а, — всё тем же безапелляционным тоном продолжал специалист по женщинам. — Когда с ними борются, сбривают всё подчистую, а такое бывает редко. А бреются они часто, вернее, не бреются, а подбривают себе лишнее для красоты. Бывает, ещё и стригут. Только вот бигуди не наводят разве что.
— Бред, — заявил Пиноккио, — для какой ещё красоты, кто это красоту разглядит в темноте да в пылу страстей.
— Может, и не разглядит, — упрямствовал Чезаре, — а может, и разглядит. А вообще, я думаю, что всё это женщины делают из любви к искусству. Нравится им прихорашиваться, вот и прихорашиваются во всех местах, дурочки, — последнее слово специалист по женской психологии сказал с необыкновенной теплотой.
— Ох, — охнул Рокко.
— Что ещё? — в один голос спросили приятели.
— Чудо как хороша вон та, с наколкой.
— Ага, — сказал Буратино, — я её уже отметил.
— Богиня, — сказал Чеснок.
И Пиноккио с удивлением поглядел на приятеля. Никак наш герой не ожидал от него таких слов, ни таких интонаций.
— Божество, — повторил Рокко.
— Согласен, — сказал Чезаре, который уже изнывал от желания поглядеть на женщин, хотя видел их всех не один десяток раз. — Она здесь одна из лучших, не зря господа за неё по десять сольдо платят.
— А что же у неё на ляжке наколото? — спросил Рокко.
— Я тоже интересовался, — улыбнулся одноклассник. — Месяца два за ней наблюдал, пока она поближе не подошла.
— Ну, и что же там?
— Бабочка.
— Бабочка? Какая бабочка?
— Красивая бабочка.
— Ты что, всю её рассмотрел? — не унимался Чеснок.
— Конечно, я же тебе говорю, она моя любимая, — сказал Чезаре.
— Паскудник ты вообще-то, — вдруг неожиданно произнёс Рокко. — Некрасиво это всё-таки, за девками подглядывать.
— Ты чего? — удивился Чезаре.
— И вправду, что это с тобой? — тоже удивился Буратино.
— Да это я так… Шучу. Чего вы переполошились, — отвечал Чеснок. А через пару минут он вдруг сказал: — Ладно, насмотрелся, хватит с меня.
Сказав это, он спрыгнул вниз с такой лёгкостью, как будто до земли было не пять метров,
