добил корчившегося рядом с товарищем стража. Он некоторое время возился внизу и не сразу вылез наружу. Даже промокшие лохмотья не могли скрыть обилия пролитой им крови.
Начавшийся ливень заставил Лану выглянуть из домика.
— Эй, вы, прячьтесь, закончите потом! Один в ярости! — крикнула она воинам, не разобрав за плотной стеной дождя и наползавшей темнотой ночи что творится внизу. — Рута, давай к нам!
Седовласый мертвец вскинул облепленный седыми кудрями череп вверх и поковылял к лестнице. Лана погибла первой, а он шагнул внутрь. Душераздирающие крики женщин и детей, порой перекрываемые шумом разыгравшейся непогоды, заставили Скара вздрогнуть. Нет, он так и не смог найти в себе хоть каплю мужества, чтобы защитить их. Продолжал стоять, вымокший до нитки, с выпученными от ужаса глазами. Страх сковал его целиком, не позволяя действовать. Кроме прочего, он был поражён нереальностью происходящего. Гости Ганзы рассказывали разные истории, но подобные воспринимались как байки, и не более. Видеть подобное собственными глазами, быть соучастником этого кошмара, находиться здесь и сейчас — было сродни внезапной смерти. И он действительно предпочёл бы умереть, лишь бы происходящее закончилось. Но он был жив, хоть и не чувствовал ничего, кроме всепоглощающего страха. Последним, что донеслось до его ушей, был плач младенца. Совсем скоро и он стих.
Дождь стал немного слабее, но раскаты грома, грозного гласа разъярённого Одина, только усилились. Мечник спустился вниз и подошёл к Руте. Несколько полыхнувших подряд молний осветили воскресшего из мёртвых злодея. Низвергавшиеся с небес струи смывали окрасившую его с ног до головы кровь. Она стекала отовсюду: с седовласого черепа, с костлявых плечей, с одетого на мертвеце рванья и конечно же меча. Скорбящая мать всё также сидела у лестницы, покачиваясь, словно баюкая своего мёртвого сына. Всего на одно мгновение её взгляд стал осмысленным, и при свете очередной молнии страж увидел в глазах женщины осуждение и проклятье.
— Скар убийца… — успел прочитать он по искривлённым презреньем губам.
В следующий миг безжалостный убийца всадил ей меч в спину. Рута опустила голову, с удивлением глядя на показавшееся из груди острие. Злодей провернул клинок и кровь жертвы, смешавшись с дождевой водой, растеклась по совсем промокшим накидке и платью. Склонившись над женщиной, костлявый мечник срезал палец на правой руке своей жертвы. Он оставил её, завалившуюся в грязь, только сейчас выпустившую своего единственного сына из объятий.
Мертвец не спеша подошёл к стражу. Спокойно и ловко, отерев меч о накидку Скара, вернул оружие в ножны. Схватив того за запястья, вложил в безвольные ладони кровавые трофеи и с силой сомкнул пальцы воина. Страж стоял, заворожённо глядя в светящиеся серебром глазницы мертвеца.
— О-о-о-о-з! — беззвучно прошептал тот, лишь многократно клацнув зубами.
Словно прощаясь с лучшим другом, он положил костлявые ладони на плечи труса. Ещё мгновенье, серебряный свет в глазницах гаснет, полуистлевший ужас оседает на колени и безвольной куклой валится под ноги стражу.
Скар продолжает стоять, а ливень постепенно превращается в слабый дождик. Ни грома, ни молний, разбушевавшийся было Один устал или просто так скоро утолил свою жажду устрашения. Но лишь, когда последние капли касаются каменного лица воина, он оживает. Опускает всё ещё потрясённый, полный ужаса взгляд на свои руки. Раскрывает ладони и бессмысленно взирает на отрезанные восставшим из мёртвых мечником пальцы тех, что пали его жертвами. После долгой паузы замечает среди них один крохотный и с силой отбрасывает мерзкие трофеи. Делает пару шагов в сторону ямы, останавливается, неуклюже разворачивается к лестнице. Медленно, болезненно, словно столетний старик, Скар поднимается по намокшим ступеням. Открывает дверь и не может сдержать безумного вопля. Вся комната стала красной и только искромсанная плоть, куда ни глянь. Тех, кого он так сильно любил, а именно сейчас он наконец осознал свою потерю, больше нет. Он обхватывает полную безумия голову руками, а ноги сами несут его прочь. Бывший страж торопится в лес, не разбирая пути, желая сбежать от самого себя. И кричит, громко, с надрывом, словно пытаясь выплеснуть впитанное от воскресшего мертвеца зло.
— О-о-о-о-з! О-о-о-о-з! О-о-о-о-з! — разносится по округе его зловещий, отчаянный и жалкий призыв.
Беззвучный крик и сейчас рвётся наружу, но он остаётся неподвижным, и даже бледные губы не шелохнутся. Мухи вернулись, а поднявшееся совсем высоко солнце немилосердно пригревает. Он же не чувствует и жары, как до того холода ночи, продолжая смотреть в безоблачное, голубое небо пустым взглядом больших тёмных глаз. Терпеливо ждёт знакомого шёпота, который укажет путь, даст смысл и позволит жить под властью Вира, бога Тьмы.
