мы наблюдаем, могут быть продуктами одного наших пяти сознаний. И всех фермеров, и людей из Поместья. Наши настроения, наши личности, придают форму этим явлениям…
— Значит ты начал соглашаться со мной. Я сформулировал эту мысль год назад.
— Я с тобой согласился. Форма Гуд… она странная. Эхо ума, отличного от моего. Да, я согласился с тобой. И именно эту область мы должны исследовать более тщательно и более энергично. Давай готовиться.
— Я не скажу никому о втором дневнике.
— Я тебе доверяю.
— Но я все еще думаю, что мы должны поговорить о Стивене и расширить его восприятие.
— Ну, если мы должны поговорить о нем, давай сделаем это после экспедиции.
— Согласен.
Хаксли, с облегчением, открыл ящик стола и вынул свои часы, маленькое устройство в медном корпусе, которые показывали не только время, но и дату.
— Давай уже собирать припасы, — сказал он, и Уинн-Джонс хмыкнул, соглашаясь.
ТРИ
— Твой сын наблюдает за тобой, — негромко сказал Уинн-Джонс, когда они шли от дома, все еще дрожа в хрустящем воздухе свежего утра. Мир вокруг них постепенно оживал. Тонкие лучи света били с востока, но лес оставался темным и мрачным, хотя, мало-помалу, и становился виден со своеобразной отчетливостью, которая сопровождает первый свет нового дня.
Хаксли остановился, скинул рюкзак с плеч, повернулся и посмотрел на дом.
Ну, конечно. Стивен прижался лицо к окну спальни — маленькая беспокойная фигурка, махавшая рукой и что-то кричавшая.
Хаксли подошел к дому на несколько шагов и приложил руку к уху. Неподалеку пищали цыплята, старая собака ворчала и тревожилась где-то среди живых изгородей. Громко кричали грачи, постоянно то влетавшие Райхоупский лес, то вылетавшие из него; почему-то их полет делал день еще больше безысходным и молчаливым.
Стивен поднял вверх оконную раму.
— Куда вы идете? — спросил он.
— Исследования, — ответил Хаксли.
— Я могу пойти с вами?
— Научные исследования, Стив. Мы должны выйти сегодня.
— Возьмешь меня с собой?
— Я не могу. Извини, парень. Я вернусь вечером и расскажу тебе обо всем.
— Почему я не могу пойти?
Рассвет, казалось, все удлинялся, и холод ранней весны замораживал его дыхание, пока он глядел на обеспокоенное и бледное лицо в окне второго этажа.
— Я вернусь сегодня вечером. Нам надо кое-что прочесть, сделать кое-какие карты и взять несколько образцов… Я расскажу тебе обо всем этом, позже.
— Я прошлый раз тебя не было три дня. Мы уже начали волноваться…
— Только день, Стив. А теперь будь хорошим мальчиком.
Опять закинув рюкзак за спину, Хаксли увидел Дженнифер, стоявшую в дверях, на ее лице блестели слезы.
— Я вернусь сегодня вечером, — сказал он ей.
— Нет, не вернешься, — прошептала она, вернулась в дом и закрыла за собой дверь кухни.
ЧЕТЫРЕ
…бедная Дженнифер, она и так от моего поведения впала в глубочайшую депрессию. Ничего не могу объяснить ей, хотя отчаянно хочу. Не хочу вовлекать в это детей, но меня беспокоит то, что они уже дважды видели мифаго. Я изобрел для них сказки о магических существах, живущих в лесу. Надеюсь, они свяжут их с тем, что, на самом деле, является продуктами их собственного воображения. Но нужно быть очень осторожным.
Есть такое мгновение перед пробуждением, когда реальность и нереальность играют шутки со спящим, когда все правда, но и все выдумка. В одно из таких мгновений, выплывая из сна, Хаксли почувствовал поток воды, скачущих всадников, крики и ругательства движущейся армии, тревогу и возбуждение преследования.
Что-то бо́льшее, чем человек, двигалось по лесу, преследуя группу людей, которые бежали перед его неуклюжей погоней.
И еще была женщина, которая пришла по реке и коснулась рукой лица спящего/пробуждающегося мужчины. Она бросила на него сучок и кость, а потом со смехом убежала, виляя надушенным телом, запах ее кожи и души, кислый и сексуальный, бил в ноздри лежачей фигуры, которая медленно…
Пробуждалась…
Опять оживала…
Хаксли сел, задыхаясь. Он замерз, ледяная вода бежала с его лица.
Звук реки оглушал, а чувство обоняния было оскорблено вонью от его собственных фекалий, холодных и твердых, собравшихся в его просторных трусах.
— Бог мой! Что со мной произошло?..
Он прыгнул в реку и быстро почистился, тяжело дыша от холода. Вооруженный опытом предыдущих экспериментов, он принес с собой чистую смену одежды и, с благодарностью в сердце, вынул из рюкзака садовые штаны и толстую хлопчатую рубаху.
Дрожащими пальцами он нащупал часы и от ужаса закрыл глаза, когда увидел, что попал сюда четыре дня назад. Оглушенный и растерянный, он лег на берег реки и обхватил голову руками.
Четыре дня! Четыре дня сна!
— Эдвард! Эдвард?..
Его голос, громкий требовательный призыв потерялся в неистовом течении и водоворотах реки; он уже собирался опять закричать, когда вернулось первое воспоминание и он сообразил, что Уинн-Джонс давно ушел. Они разделились несколько дней назад: человек из Оксфорда должен был исследовать, если сможет, реку за зарослями терновника, а сам Хаксли собирался определить края зоны, бывшей первым уровнем обороны леса.
И это странно, потому что Хаксли сам должен был исследовать дальнейшее течение шепчущего ручья. Уинн-Джонс тоже был здесь? Он не видел следов другого человека.
В тени серого валуна из песчаника, чей мшистый зеленый столб протыкал, казалось, переплетение корней и вздыбленной земли, Хаксли нашел пепел от маленького
