И способ, каким они появляются…
Он преднамеренно использовал слово «слиться». Словно формы Охотника — Робин Гуд или Зеленый Джек — вытекали из деревьев, а затем возвращались в них, сливаясь с корой и древесиной и становясь невидимыми. Слишком испуганный, чтобы исследовать дальше — из-за грозившей его жизни опасности, — Хаксли не понимал, имеет ли он дело со сверхъестественным феноменом или с великолепным камуфляжем.
— И Урскумуг?
Хаксли сухо засмеялся. Но в те дни ему было не до шуток — он скорее фиксировал и верил, на грани одержимости. Первый герой, исконная древняя форма, вероятно злобная. Хаксли слышал рассказы о нем, находил его следы, но никогда не углублялся в Райхоупский лес достаточно глубоко, чтобы подойти к нему близко и увидеть его. Однако Хаксли был убежден, что он там. Урскумуг. Почти непостижимый герой первых легенд, присутствующий в бессознательном всего человечества и, безусловно, сгенерированный Райхоупским лесом где-то на полянах его изначального, никем не оскверненного пространства.
Урскумуг. Начало.
Но Хаксли уже начал думать, что судьба никогда не столкнет их.
Стоя у открытого окна и глядя на лесную страну, простиравшуюся за опрятным садом с его подстриженными деревьями и подрезанными живыми изгородями, он внезапно почувствовал себя очень старым. Это чувство начало беспокоить его: всю свою взрослую жизнь он ощущал себя тридцатилетним мужчиной — сильное приятное ощущение; но сейчас, на пятом десятке, он чувствовал себя сгорбленным, согнутым и усталым. Он ожидал этого, но позже, после шестидесяти, до чего еще много-много лет. И он чувствовал себя слишком старым, чтобы видеть, увидеть лес таким, какой он есть, и увидеть не кончиком глаза. Мучительное разочарование — только мельком ему удавалось увидеть движение, созданий, цвета и древние формы; они колебались на периферии зрения и исчезали, стоило ему повернуться к ним.
С другой стороны, мальчики. Они, похоже, видели все.
— Ты привез мостики?
Уинн-Джонс распаковал странное электрическое оборудование, наушники с разъемами, провода и странные респираторы, вместе образовывавшие электрическую связь с мозгом. Мостики давали низкое напряжение, но были очень эффективны. После часа электрической стимуляции «осознание периферийного видения» полностью восстанавливалось. Именно периферийное зрение, по большей части, давало возможность видеть мелькавших мифаго: Хаксли называл такие формы «пред-мифаго» и считал, что они являются постепенно выходящими наружу воспоминаниями о прошлом, переходом памяти из мозга в лес.
Хаксли собрал аппаратуру.
— Мы уже старые, Отец Эдвард, слишком старые. Вот если бы Бог вернул нам молодость, чтобы мы могли видеть вдали… Мальчики видят так много. И, очень часто, совершенно отчетливо.
— Хотел бы я знать, что они увидят, если мы расширим их зрение? — негромко спросил Уинн-Джонс.
Хаксли встревожился. Уже второй раз человек из Оксфорда предлагал поставить эксперимент на Стивене и Кристиане, и пока эта мысль мучила Хаксли, он чувствовал сильное моральное отвращение к этой идее.
— Нет. Это будет несправедливо.
— Даже с их согласием?
— Мы можем сколько угодно вредить себе, Эдвард. Но я не могу рисковать здоровьем мальчиков. Кроме того, Дженнифер наверняка есть что сказать об этом. Она бы запретила даже думать об этом эксперименте.
— А если мальчики согласны? Особенно Стивен. Ты сам сказал, что он видит сны. И еще ты сказал, что он может призывать лес.
— Он не знает, что это делает. Но, да, он видит сны. И ни один из мальчиков не знает того, что знаем мы. Они знают только то, что занимаемся исследованиями, а вовсе не то, что в лесу время идет совсем иначе и мы постоянно рискуем жизнью. Они ничего не знают о мифаго. Они думают, что видят «цыган». Бродяг.
Но Уинн-Джонс никак не мог расстаться с идеей расширить восприятие Стивена.
— Один эксперимент. Низкое напряжение, стимуляция красок. Безусловно никакого вреда здоровью…
Хаксли покачал головой и в упор посмотрел на друга:
— Это было бы ошибкой. Даже думать об этом — уже ошибка. Эдвард, представь себе, каковы могут быть результаты… Я должен сказать «нет». И, пожалуйста, больше не настаивай. Сохраним оборудование только для себя. Мы войдем в лес сразу после рассвета.
— Очень хорошо.
— Есть еще кое-что, — добавил Хаксли, когда ученый ушел в себя. — В случае, если со мной случится что-нибудь ужасное — меня беспокоит мысль, что меня может подстрелить, например, «Вольный стрелок», форма Робин Гуда, — у меня есть второй дневник. Он в стене за этими книгами. Теперь ты единственный, кто знает о нем; я доверяю тебе забрать его и, если необходимо, использовать, но ты должен не показывать его никому. Я не хочу, чтобы Дженнифер знала, что он содержит.
— И что он содержит?
— Все, что я не могу объяснить. Сны, чувства, опыты, которые связаны не столько с мной, сколько… — он замолчал, подбирая подходящие слова — с животным миром.
Хаксли знал, что сейчас он сурово наморщил лоб и его охватило мрачное настроение. Уинн-Джонс спокойно сидел, глядя на друга; было ясно, что он не понимает глубины отчаяния и страха, которые Хаксли пытался ему передать, не входя в детали.
— В лесу… в некоторых частях леса… я испытывал страшное потрясение, — продолжал он. — Словно какая-то первозданная часть меня прорвалась наружу, ушла, освободилась.
— Господи, парень, ты говоришь, как герой Стивенсона.
— Мистер Хайд и мистер Джекил? — засмеялся Хаксли.
— Доктор Джекил, как мне кажется.
— Не имеет значения. Помнится, я читал эту фантазию в школе. Раньше я не видел никакой связи, но, да, мои сны безусловно отражают существо более жестокое и с более развитой интуицией, чем я каждый день вижу в зеркале во время бритья.
— И эти наблюдения и записи находятся во втором дневнике?
— Да. И отчеты о том, с чем экспериментировали мальчики. Я, на самом деле, не хочу, чтобы они узнали, что я наблюдаю за ними. Но если наши идеи о мифаго-генезисе героев в лесу правильны, тогда все мы в этом доме — даже ты, Эдуард — влияем на процесс. Феномены, которые
