снова. Не стесняйтесь вешать рождественские гирлянды или нет. Я действительно не возражаю, но меня волнует, что говорят подруги моей матери, поэтому я здесь.
Адам приподнимает бровь.
— Как рождественские огни могут иметь такое большое значение?
— Это Мэйпл-Лейн, — говорю я, пожимая плечами. — И Фэрхилл в декабре. Ты забыл, как этот город сходит с ума по Рождеству?
— Должно быть, так и есть, — он смотрит через холл на пустую кухню. — На этот раз они явно прислали тяжелую артиллерию.
— Что? О, отправив меня? — я качаю головой голова. — Поверь, я больше не буду упоминать об этом.
— Я не люблю Рождество, — говорит он. — Какой смысл украшать дом, как чертову рождественскую елку? Это расточительно. Знаешь, световое загрязнение тоже реальная проблема.
— Эм, да. Насчет этого ты прав, — говорю я.
Было время, когда этот дом весь декабрь был освещен, как небоскреб, когда отец Адама был мистером Кристмасом. Дом был рекламой его магазина и всех новых товаров.
Адам вздыхает.
— Но они заставили бы меня сделать это просто для того, чтобы не портить внешний вид улицы. Это глупо.
— Ну, маленький городок. Продается вместе с территорией, когда покупаешь дом.
Темные глаза возвращаются к моим, задумчиво прищуриваясь.
— Скажи прямо. Настрою ли я город против себя, если не сдамся?
— Что ж, Адам, не думаю, что Фэрхилл когда-нибудь сможет выступить против тебя. Здешние люди так гордятся тобой. Прожил здесь всего десять лет, но ты их главный экспортер. Помнишь парикмахера на Мейн-стрит? Дэйва?
— Смутно.
— У него в витрине висит табличка, на которой написано, что он раньше стриг волосы Адаму Данбару.
Адам пристально смотрит на меня.
— Он правда это сделал?
— Ага. Суть в том, что потребуется гораздо больше, чем рождественские гирлянды, чтобы настроить людей против тебя, но…
— Здесь есть какое-то «но»?
— Да. Ты успешен и вернулся в место, куда такие люди, как ты, никогда не приезжают в гости. В данный момент мы не в Чикаго, Нью-Йорке или Лос-Анджелесе. Если откажешься развешивать рождественские гирлянды, то можешь сойти за… мне придётся это сказать…
— Скажи это.
— Заносчивого, — говорю я. — Слишком хорошего для Мэйпл-Лейн и Фэрхилла. Люди уже строят догадки о том, почему ты вообще купил это место.
Адам делает глубокий вдох, и взгляд опускается на его расширяющуюся грудь. Он проводит рукой по волосам.
— Отлично. Я подключу гирлянды. Полагаю, двух прожекторов не хватит?
Я усмехаюсь.
— Нет, не совсем. За городом есть место, где продают гирлянды, провода, рождественские украшения. Там должно быть много всего этого.
— Отлично. Кстати, не могу поверить, что сдаюсь. Не думаю, что я в долгу перед городом после того как он обошелся с мамой и со мной. Отец торговал рождественским дерьмом, а не я.
— Знаю, — говорю я. — Как бы то ни было, не думаю, что стоит это делать, если ты не хочешь.
Он смотрит на меня долгим взглядом.
— Ага. Но если этого не сделаю, меня подвергнут остракизму. Подожди здесь.
Он проходит через полупустую гостиную и исчезает в подсобке, вне поля зрения. Мускулы перекатываются по его спине, а я опускаю взгляд на перчатки. Прямо под костяшкой указательного пальца правой руки дыра. Они у меня уже много лет. Каждый зимний сезон я говорю себе, что куплю новую пару. И каждую зиму не хватает на это времени.
Адам, с другой стороны, занимается спортом, одновременно проводя деловые собрания.
— Холли, — зовет он. — Твоя мама сказала, что ты журналистка?
О Боже. Я прочищаю горло.
— Да. Я училась в школе журналистики.
— Где ты работаешь?
— В онлайн-издании. Веб-сайте. На самом деле небольшом сайте.
Он возвращается с ручкой и блокнотом в руках.
— Можешь взять отгул после обеда?
— Ммм, да. Да. Я прямо сейчас пишу статью, но могу отложить.
С удовольствием. Я бы отложила ее навсегда, если бы могла.
Адам открывает толстую пачку бумаги и что-то на ней пишет. Отрывает листок и протягивает его мне.
Это чек.
— Что это?
— Ты выполнила миссию, — говорит он. — Я зажгу дом как чертову лампочку, если этого хочет книжный клуб «Мэйпл-Лейн». Но хочу, чтобы ты выбрала гирлянды.
Я смотрю на чек и неприличное количество нулей.
— Ты хочешь, чтобы я купила все украшения.
— Ты любишь Рождество, — говорит он. — Говорила это буквально на днях.
— Да, но…
— И могла бы взять отгул на вторую половину дня.
— Ага? Я только что это сказала.
Еще одна вспышка белоснежной улыбки, и сердце замирает в груди. Он был симпатичным семнадцатилетним парнем, чертовски умным и социально неуклюжим, долговязым, высоким и остроумным.
Несправедливо, что вырос с такой внешностью. Это разрушительно.
— Пожалуйста, — говорит он. — Я буду у тебя в долгу, Холли. Приходи позже, и мы развесим их вместе. Можем заказать еду. Как в старые добрые времена.
Я смотрю на чек.
— Ты можешь пожалеть об этом.
— Заставь меня, — говорит он.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Холли
Я улыбаюсь, снова садясь на велотренажер. Холли Майклсон, младшая сестра Эвана, совсем взрослая. И симпатичная.
Тогда она тоже была симпатичной, но не в том смысле, который я действительно видел. Скорее моложе.
Не вариант. Не так, как сейчас.
Не так, как… нет.
Мы с Эваном может и не разговаривали больше десяти лет, но она все еще его младшая сестра.
И украдкой взглянула на мою грудь. Я видел это.
— Адам?
— Ага, — говорю я ассистенту. Дункан подключен к наушникам, сидит за много миль от меня. — Я вернулся.
— Речь идет о расписании на февраль.
— Я знаю. Продолжайте.
Но пока он перечисляет встречи и предложения на следующий год, а я снова начинаю крутить педали, мысли возвращаются к Холли.
Я не думал, что она ответит «да». Был на сто процентов уверен, что вернет чек. Не знаю, что заставило отдать его Холли. Возможно, чтобы посмотреть, согласится ли она. Повысить ставку. Бросить вызов так же, как она бросала мне. И, может быть, только может быть, нужен был предлог, чтобы провести с ней время.
Я заканчиваю встречи и принимаю душ. Только оделся, когда раздается звонок в дверь.
— Иду!
Холли стоит снаружи. На ней слишком большое зимнее пальто, светлые волосы убраны под бежевую шапочку. В руках коробки.
— Ты об этом пожалеешь, — говорит она.
Я широко открываю дверь.
— Входи, — говорю я. — Это что, северный олень?
— Да. Знаешь, ты сам дал карт-бланш с этим чеком.
— Ага, в курсе, — я смотрю через дверь на ее машину. — Сколько там еще?
— О, багажник полон.
— Холли, — стону я. Ее имя кажется сладким на языке.
Она ставит коробку в прихожей. Я натягиваю ботинки и
