трактора. Он мало доверял чужому: сколько ни пластайся, весь не облазишь, а посреди дороги обязательно уж какая-нибудь железка да полетит. Ну и черт с ним, не ясалко! Наряд — так наряд, погода теплая, закуски прихвачено с лишком, а если приспичит — до магазина в Яшкино рукой подать.
Яшкинское метро знал он практически наизусть. Лет двадцать назад из реки Чертуньи в Астахово качали воду по трубам. Потом надобность отпала. Трубы, из экономии металла, выкопали и увезли. А канаву, из экономии времени, оставили незарытой.
Канава зарастала сама. Со временем крутые края ее обвалились. Канава стала неглубокой, в полметра. И было бы ее вовсе не видно, если бы не ровный вал, утоптанный по необходимости ногами яшкинцев, — из выброшенной когда-то и оставленной на обочине земли и глины. Вот этот-то вал и назывался метро: в любую погоду здесь можно было пройти, не замочив йог.
Существование метро непосредственно сказалось на существовании немалого количества яшкинских жителей. Ведь и сам Костя (девичья фамилия Костиной матери — Яшкина) здесь, собственно, и начал жизненный путь. То есть не то, чтобы прямо в метро, однако таинство зачатия многих яшкинских младенцев, и Кости в их числе, деревенские летописцы (летописицы?) прямо и недвусмысленно связывают с появлением вышеозначенной канавы.
Это были довольно-таки укромные места. Понятно, что ни днем, а с наступлением сумерек, при большом желании совсем нетрудно было укрыться здесь, в высокой траве, — и вдвоем, и втроем, и вдесятером. По рассказам, не подтвержденным, правда, и по сей день соответствующими органами, тут и коротал ночи Пашка Палач.
Ничего нет удивительного и в том, что сложил здесь светлую голову по дороге из «Дубка» и Алексей Иванович Тарлыков, найдя совсем не обязательным следовать в свое по-холостяцки неуютное жилище.
Ну, а на утро, из лихорадочно трясущейся кабины, шорох и даже вопль человеческий, случись такой, не был бы, конечно, услышан. И были ли крики, Костя точно не знает. Очнулся он вот от чего. Кто-то бешено забарабанил в дверцы кабины, он взглянул и обомлел…
Самый старый яшкинский дед, имени его в то мгновение он, конечно, и не вспомнил, колотился о трактор всем, чем мог. А трактор шел, и минуло не меньше минуты, прежде чем Костя разобрал смысл скрюченного стариковского пальца… Он взглянул туда, куда указывал палец, — и внизу живота похолодело, и рычаги спутались в его ладонях.
Из вспучивающегося, движущегося еще земляного вала, медленно и как-то безвольно высвобождаясь, вздымалась белая человеческая рука…
Окидывая уже сейчас мысленным взором события, имевшие место в те недолгие дни, я невольно спрашиваю себя: как случилось, что Алексей в короткое время, едва ли не в считанные часы по прибытии, успел попасть сразу в несколько мелких историй — мелких, незначительных, если рассматривать каждую в отдельности, но приведших в сумме к непредсказуемым, необратимым последствиям? Взять хотя бы его отношения с Павлом Сергеевичем. Ну загадка! Непостижимая загадка и поныне для меня: что толком произошло между ними? И — когда? Где? У нас? Или в Проворовске?
Говорят, будто имели они старые счеты еще оттуда, с области… Одни говорят, что началось с полы пиджака, которую совсем некстати подергал Алексей снизу, как бы стаскивая Павла Сергеевича со сцены — во время выступления последнего в университете. Но даже я даже Тарлыкова не могу представить в подобной ситуации, хотя, что ж, если учитывать дальнейший ход событий, все, все могло быть… Тем более приводились такие подробности, которые мне уж точно сказали: это на него очень и очень похоже… Алексей, рассказывают, встал с последних рядов конференц-зала и в полной тишине прошествовал к сцене, прервал Прохожева вежливо, подозвал к краю, взялся крепко за его пиджак, потянул вниз, хохотнул и сказал во всеуслышанье: «Не были вы там! Ну, зачем завираете? Лучше бы поделились, сколько вы оклеветали и погубили людей!»
На что Павел Сергеевич вроде не нашел ничего лучшего отчаянной попытки вырваться, но надо знать Алексея, Алексей если берется за что, то намертво. В данном случае он взялся за прохожевский пиджак — стало быть, Павлу Сергеевичу и не было смысла дергаться… Хотя, с другой стороны, в чем смысл-то был?! Ведь он и словесно, вполне разумной логикой пытался привести в чувство Тарлыкова. Прохожев сказал будто бы так: «Это не вопрос! Я исполнял свой долг! Мы все ковали, все участвовали. Кто где…» А что же Алексей? Алексей безмолвствует. Тарлыков держит Прохожева за пиджак, улыбается и гнет, гнет вниз, — ну едва только Прохожев не падает ему на голову. И это при всем при том, что Прохожев в данный происходящий момент — руководитель одного из маленьких, но все-таки предприятий крупного областного центра! Прохожев — лицо, он пришел по приглашению, он пришел поделиться воспоминаниями!..
Да, можно понять состояние Павла Сергеевича, когда он, уже выйдя на пенсию, переезжает постоянно жить на родину, в родной поселок, выступает в очередной раз с познавательным рассказом о своей плодотворной деятельности, и тут, посреди-то рассказа, обнаруживает он поднимающегося из зала человека; поднимается этот человек, неопределенно улыбаясь и грозя укоризненно пальцем, подвигается к нему все ближе и ближе… А надо сказать при этом, что на день события Прохожев опять же не последнее лицо, в родном поселке он занимает одну из тех почетных должностей, которые обычно предлагаются людям достаточно пожившим, с опытом, и находящимся на вполне заслуженном отдыхе… Что же предпринимает Павел Сергеевич уже в нынешней ситуации? Следует отдать дань его мужеству — не убегает, отнюдь не убегает! Уходит, достойным шагом, держась за грудь, будто укололо в сердце… Шум, легкое волнение. Пять минут спустя, насмешливо и ослепительно улыбаясь, появляется Прохожев вновь. Появляется, обаятельно разбросав руки, демонстрируя всем видом, что благодарит собравшихся за пережитое по его поводу волнение… И все опять повторяется. Опять встает медленно из зала человек… И так до трех раз. Пока не отменили выступление.
Это-то я и сам видел. Точнее, видел Авдеев, а мне рассказал, но данная картина столь впечатляюща, что стоит перед моими глазами. Получается, я сам при ней и присутствовал. И если Коля ничего не исказил, то все так и было. Если не считать небольших добавлений, что я, как обычно, присовокупил от себя.
Но так мы с Авдеевым рассказываем. А другие, напротив, утверждают, что хоть история с пиджаком и имела место, однако вовсе не она послужила причиной конфликта.
Проверить трудно, смотрите сами: говорят, в последние годы перед пенсией Павел Сергеевич довольно сильно заинтересовался разными штуками… э-ээ, ну, как бы
