право вы имеете…
Дороти настолько изумилась нелепости обвинения, что не сопротивлялась, пока солдаты опасливо сковывали ей руки, и лишь только когда их попытались завести за спину, рванулась, одним легким движением стряхивая с себя и солдат, и порванные цепи. И только спустя миг осознала, что только что показала свою необычайную силу сотне человек разом.
— Имеем, дочь моя, — раздался спокойный голос позади.
Дороти начала поворачиваться, чтобы посмотреть на того, кто это сказал, но тут же поняла, что это ошибка — сбоку что-то мелькнуло и ударило в шею.
Мир перед глазами крутанулся, где-то закричала женщина, потом раздался спокойный голос Филлипса, приказывающий кому-то принести веревки, и стало темно.
Глава 3. Сокамерник
Дороти пришла в себя от дурного запаха и тупой боли в основании шеи.
А еще рядом кто-то насвистывал мотивчик “Русалочьей бухты” и так безбожно перевирал ноты, что ломило виски. Хотя, скорее всего, музыкант тут был ни при чем. Просто Дороти никто никогда не бил по голове.
Она потянулась, чтобы ощупать затылок, но поняла, что руки не просто занемели — ее запястья были прочно прикованы грубыми металлическими скобами к замурованным в стену толстенным кольцам. Она дернула, раз-другой, убедилась, что кузнец постарался на славу, и наконец огляделась по сторонам.
Камера была просторной и круглой — видимо, находилась в основании одной из тюремных башен. Почти под самым потолком в узкое окно-бойницу падал яркий лунный свет. Снаружи как раз наступило полнолуние.
Вход в камеру перекрывала дверь из толстых кованых прутьев, кое-где тронутых ржой. И будь у Дороти свободны руки, она бы смогла раздвинуть вон ту крайнюю пару и протиснуться в образовавшуюся дыру.
В центре камеры издевательски стояла деревянная бадья для нужды, до которой Дороти при всем желании — а желание уже появилось — было не добраться.
Дурно пахло от кучи гнилой соломы, которая лежала рядом и, по-видимому, служила постелью какому-то бедолаге в течение долгого времени. В соломе кипела активная жизнь, поэтому Дороти подумалось, что если разворошить подстилку, то можно найти останки предыдущего жильца.
Хотя нет, жилец тут имелся. Сидел напротив и задумчиво фальшивил “Бухту”, отбивая такт пальцами на колене. Руки у жильца были скованы кандалами с короткой цепью. Зато ноги — свободны.
— Капитан, — со всей возможной учтивостью кивнула Дороти, приветствуя.
Свист прервался, на нее прищурились единственным глазом, оскалились и вернули:
— Мэм.
Дороти откинулась на стену и попыталась расслабить руки, насколько позволяли оковы. Иронию ситуации она оценила в полной мере. Оказаться в одной камере с тем, из-за кого попала в неволю! Впрочем, винить Черного Пса Морено еще и в этих грехах было явным перебором.
Значит, офицер пытался предупредить Дороти, но не успел. Неспроста губернатор держался весь вечер в стороне — он знал. Но, морской дьявол побери, почему? Разве губернатору не выгодно получить свою часть лавров от Его Величества за казнь Морено?
Свист возобновился, раздражая. Теперь Морено мучил гимн.
— Вы бы не могли прекратить музицировать, очень мешает думать. Тем более что боги обделили вас слухом.
Морено даже не остановился. Покончив с гимном, он принялся за “Прекрасную Бетси”, а потом настал черед “Розы белой”.
Дороти попыталась отвлечься и все-таки додумать нужную мысль. Колдовство. Ну да, с таким обвинением сложно поспорить. Местные священники все как один были преданы лично губернатору — он построил два храма и теперь усиленно давил на купцов, чтобы охотнее жертвовали на третий. А если…
Тут Морено сфальшивил особенно сильно, и Дороти не выдержала:
— Пощадите мою голову. Она уже раскалывается от вашего свиста.
— Нет, — Морено даже не посмотрел в ее сторону. — Она раскалывается потому, что вас крепко приложили по затылку подсвечником. Так крепко, что очухались вы только сейчас, дорогая леди. С чем я вас и поздравляю. Принять свою участь с ясным умом — что может быть лучше, мэм?
— Для мэм лучше спать в своей кровати, а не в грязной конуре, рядом с преступником.
— От преступницы слышу, — Морено соизволил взглянуть на Дороти и даже шутливо отсалютовал, поднеся два пальца к виску. — И ваше преступление куда более тяжелое. Вот так живешь, режешь людей почем зря, но приходит благородная дама, и все — ты уже второй. Даже в очереди на плаху.
— Какая плаха? — возмутилась Дороти. — А как же суд?
— А суд уже был. Как понимаю, вы все пропустили. Те пятеро, что притащили вас сюда, между собой болтали, что свидетельств против некой Дороти Вильямс было — хоть рыб корми. От простых матросов до господ офицеров. И все как один твердили, что командор — страшная колдунья, которую поцеловала Черная Ма. Только поэтому ей удалось взять на абордаж “Каракатицу”, а остальным дьяволы глаза отводили. Потому что наслала она на Черного Пса злые чары, а еще летала над палубой и хохотала. Это, как я понял, со слов вашей чернокожей служанки. А еще вы прокляли пушки “Свободы” — и две из них пришли в негодность. Это уже ваши канониры свидетельствовали.
— А вы?
— А что я? — сверкнул зубами Черный Пес.
— Вы тоже свидетельствовали против меня?
— Меня, к сожалению, не позвали. Не вышел рылом для высокого собрания. Но поверьте, мэм, я бы придумал что-то пострашнее полетов над палубой и списания порченого имущества. Но так или иначе, вас уже осудили и передали храму. Жрецы долго толпились тут, правда, в камеру не заходили. Но единогласно решили, что тянуть с таким делом нельзя, колдунья чертовски сильна, и нужно ее сжечь, пока дневной свет и хороший удар по затылку убавляет колдовские силы. Так что, мэм, вам удалось меня обскакать. Меня повесят только в воскресенье, а вас сожгут уже в субботу.
На стене форта грохнула пушка, отмеряя полночь.
— Ну вот, уже суббота.
Дороти почувствовала, как от бешенства сводит скулы:
— Я офицер Его Величества, командор флота, дворянка. Они не посмеют…
— Величество далеко. Пока еще догребет. А костер близко, — Морено звякнул цепями, устраиваясь удобнее.
— Губернатор…
— Полагаю, кто-то решил, что награда за мою голову будет куда лучше смотреться в его кошеле, чем в кошеле Дороти Вильямс. Тем более что у этого прощелыги-губернатора, у которого бы я не купил и бочку с рыбой в сезон дождей, в казне гуляет бриз. Помнится, мы знатно посмеялись, когда он обещал за мою голову десять тысяч. Все, что мог — он уже украл. Я видел отчет казначея, прежде чем пустить на дно “Принца Георга”. Читать я не умею, но цифры знаю. Кстати, наводку на тот
