что скучные разговоры закончились, проснулся, мгновенно оценил ситуацию и сполз к Дорану, присоединив свои усилия к его, но успел заметить:
— Неа, много дали. Дорого. Зря. Могли просто забрать. Все равно наша. Но чертово письмо я так просто не прощу.
— Тебя никто не заставлял, — усмехнулся Доран. — Да и письмо ты увидел один раз. И то мельком. Я же его сжег.
— Я запомнил все эти закорючки, тоже мне задача. Должен же я был знать, что моя внезапная командор написала тебе, уходя вдаль с похоронной мордой и сделав вид, что ничего не было.
— Хорошее место для споров, — вмешалась Дороти, за что тут же была наказана в два языка — да так сладко, что оставалось только лежать покорно и принимать то, что так щедро ей дарили.
Любовь. Нежность. Понимание.
Впереди ждали штормы, недели трудного пути, теплые моря, новый корабль, Большой Краб, иверцы…
И еще тысячи плохих и прекрасных дней, которые могли начинаться как угодно, но хорошо бы им всем заканчиваться так, как сегодняшнему дню, который так отвратно начался.
Глава 34. Эпилог. Однако…
Огромная белая акула металась на мелководье. Крюк, который она заглотила, был слишком мал, чтобы убить ее, но его величины хватало на то, чтобы она не могла выплюнуть наживку. Люди на небольшой рыбацкой шхуне ждали, пока она выдохнется.
Произошло это не скоро. К ночи. Акулу притянули к борту, подвесили, чуть не дав шхуне крен — слишком огромна была гадина, а потом вспороли брюхо, подставив снизу пустую бочку для требухи.
Первыми из брюха вывалились часть военного мундира и сверченный в комок парик, а затем уже появился весь акулий ужин. Ну как весь, ноги они не досчитались, но его светлость Пабло Ральони большей частью оказался собран. Один из матросов засунулся в акулу чуть ли не по пояс, наплевав на вонь мертвечины и акульих кишок.
— Есть че? — живо поинтересовался его приятель, придерживающий тушу.
— Есть, зацепилась паскуда, щас дерну.
— Нога?
— Да к бесам твою ногу, тут какая-то железка, — пробурчал рисковый моряк и рванул, выдирая из кишок нечто ими же и обмотанное.
— И чего это за херовина? — мрачно спросил кто-то из рыбаков.
— Да змий его знает, вроде рог — вон оковка, тут широкое горло. Отмоем, почистим, спихнем купцу в порте Вейн, может, отсыпет серебра.
— Снимаемся? — проорали с носа. — Светлость собрали? А то за него пятнадцать дукатов положено. Жрец Симон обещал.
— Собрали, собрали, — рисковый носком башмака спихнул в воду наиболее вонючие потроха то ли рыбины, то ли невезучего иверского петуха, которого сожрали на днях в здешней бухте. — Уходим. Сегодня удача наша.
Шхуна, все еще держа опасный наклон из-за привешенной на крюки громадной туши, начала выходить в открытое море, намереваясь обогнуть мыс и пройти побережьем до самого города. Здешние мели шкипер знал с детства, луна светила ярко, точно золотой дукат, который непременно получит каждый за поимку акулы-убийцы, ветер благоприятствовал.
Шхуна скользила вдоль береговых теней, иногда выныривая в освещенные полосы, на палубе рыбаки смаковали одну-единственную кружку с пивом, которая была положена им к концу лова, а ночная мгла позади судна все густела и наливалась чернотой.
И когда шхуна, в очередной раз обогнув скалистый островок, вышла в большую залитую лунным светом бухту, за ней хищной тенью скользнула бригантина с огромным буревестником на носу и с лохмотьями парусов на мачтах.
Конец
