все произошло сразу. Я — слабый переговорщик, особенно когда рядом ты. А Морено плохо умеет говорить о любви. Вернее, совсем не умеет. И прирежет того, кто скажет это вслух. Да и кто из нас умеет? Но он любит тебя. Сильно. Не меньше, чем я.
— Ты меня любишь? — почему-то посчитала нужным переспросить Дороти.
Доран приподнял брови, прищурился восхищенно:
— А ты — вымогательница, моя маленькая леди. Черный Пес покусал тебя и заразил своей жадностью?
— Тогда бы я притащила полное поместье серебра, шелка и камней, поставила по периметру мортиры. И выкрасть меня было б не столь просто.
Доран прижался к Дороти, а потом улегся сбоку, подперев ладонью голову, словно на теплой нагретой солнцем палубе, тогда, еще мальчишкой, который целыми дням пропадал на отцовских кораблях.
Вот только весил теперь мальчишка столько, что дышать получалось с трудом. Доран заметил и чуть сдвинулся, но только чуть — просто чтоб удобнее было дотянуться до груди Дороти и вобрать в рот ее сосок, прикусить, полюбоваться результатом и только потом ответить.
— Верно, Рауль любит все дорогое. Блестящее. Но при этом спит на матрасе, набитом соломой, и вот на этом половике, — Доран указал глазами на покрывало. — Я пытался убедить. Не вышло — если дремать рядом с тобой он еще тут согласен, то спать уходит на пол. Тебе придется привыкнуть.
— Привыкнуть к чему? — тихо переспросила Дороти, чувствуя себя словно птенец в теплом гнезде. Только вот крылья давно выросли, и похоже, что с отлетом она припозднилась.
— Ко всему. К нему. Ко мне. Я храплю.
— Громко?
— Чертовски, — Доран осторожно потянулся, чтобы встать, но был сразу перехвачен Дороти, а Рауль, не просыпаясь, пробурчал что-то грозное.
— Тшш, я только возьму табак, — успокоил Доран, и Дороти ослабила хватку.
Получить обратно Дорана — вот такого, живого, относительно невредимого, по-прежнему ироничного — было каким-то дьявольским чудом. Его хотелось трогать все время, каждую секунду убеждаясь, что он не мерещится, не снится. И отпускать от себя не хотелось даже на миг.
Но тот посмотрел с укором, и Дороти разжала пальцы, чтобы спустя минуту любоваться, как, раскурив короткую трубку, Доран с удовольствием затягивается горьким дымом и выдыхает его, иногда пуская кольца.
— Я не хочу возвращаться, — внезапно для самой себя сказала Дороти и ощутила тень той самой поджидающей за досками сходен тоски.
Потому что как бы ни была прекрасна сказка, но “Каракатице” придется вернуться в Алантию, а Дороти — на службу. А сначала — в свое поместье.
К чужому мужчине, который ни в чем не виноват, просто умеет хорошо слушать. Все оставленное за спиной, выброшенное на эту ночь за борт, никуда не делось, а всплыло, точно раздувшийся покойник.
— Но я должна. Не знаю, как мне…
“Как мне уйти от вас”, — про себя закончила Дороти, но Доран только бровь поднял, прищурился и губу прикусил — как в детстве, когда задумывал грандиозную шалость, за которую потом им влетало пониже спины, невзирая на благородное происхождение.
— Я думал, мы доходчиво объяснили, где твое место. Но, видимо, придется повторить. А потом еще раз, для укрепления памяти, — клуб дыма завитушками устремился к потолку, а Доран встал с кровати, на которой они каким-то чудом умещались втроем, и прошел к столу.
Дороти смотрела на него во все глаза, узнавая заново. И не узнавая совсем. Перед ней больше не было того веселого, гибкого портового забияки, который пошел на “Холодное сердце”, не было пустого изнутри призрака с мертвого корабля. Доран стал кем-то третьим — изменившись как внутри, так и снаружи.
Маменька Дороти сказала бы “возмужал”, хотя у Дороти на языке вертелось “заматерел”.
Доран стал очень широк в плечах, мягкий овал лица приобрел жесткость, скулы стали точно высеченные ветром. Когда-то порочная линия рта обрела покой, ровно до тех пор, пока Дору не приходило в голову облизать губы. Он весь стал каким-то другим, но при этом ухитрился остаться собой.
— Вот, — Доран пихнул в руки Дороти стопку бумаг и уселся рядом. — Твое будущее, моя маленькая леди.
— Я не могу оставить службу, я дала присягу…
— Ну и где твои манеры? Папенька же учил тебя — сначала смотреть, что схватила. — Доран улыбнулся неожиданно мягко. Отложил все еще дымящуюся трубку на медное блюдо на низком столике у кушетки и лег обратно. — А потом уже хныкать, — закончил он куда-то Дороти в живот, отчего сразу захотелось сжечь к чертям все бумаги на свете и просто закрыть глаза.
И остаться здесь.
Но командор Вильямс была прежде всего командором Вильямс, поэтому она открыла плотный казенный конверт и попыталась вчитаться. Сумерки не дали разглядеть написанное, строчки расплывались, и в них мерещилось вовсе не то, что нужно, а то, что желалось.
Доран затеплил от трубки лампадку, все также не вставая, и обжег дыханием кожу.
— Так лучше?
Дороти только выдохнула пораженно, потому что в конверте было невозможное — Дороти Вильямс, по ее же личной просьбе, отправляли на службу обратно во владения Короны, требующие на данный момент наибольшего вложения военной силы — на Большого Краба, потому что иверская угроза там сильна как никогда, и очень славно, что пожелания самой командора находятся в полном согласии с планами штаба.
— Погоди, но я же просилась на Восточные острова…
Доран рассмеялся тихо и спустился ниже, к лону Дороти, рискуя свалиться с кушетки, потом прижался губами к выступающей косточке на бедре и проговорил, иногда прерываясь, чтобы коротко поцеловать:
— Твой камергер, когда отвозил документы в Адмиралтейство, сначала показал их кое-кому в порту, там все подправили. Как надо. Восточные острова, тоже мне выдумала! Вот скажи, откуда в такой красивой головке зарождаются такие глупости? Все уже знают: Дороти Вильямс срочно убывает в Йотингтон, чтобы принять командование над фрегатом “Аурелия”. А так как служба Короне важнее всяких свадебных глупостей, но Его Величество мудр и справедлив, то Арнольду Тилсону полагается компенсация. Хотя Рауль упорно называет ее контрибуцией, и я не уверен, что он так уж неправ. Твой брачный обет стоил ему торгового каравана с серебром, ну его эквивалента — платить за украденного командора обманутому жениху ворованным серебром было бы чересчур. Правда, чтоб замять скандал, пришлось добавить сверху лошадей. Восьмерых. Твоя несостоявшаяся свекровь — железного характера дама. Вот за кого замуж надо было. Так что ты обошлась нам дорого, но не слишком, — закончил Доран и сжал Дороти там, внизу, губами — так сильно, что та не удержалась, выгнулась, прося еще.
Тепло слева исчезло — Морено, словно почувствовав,
