не должны применяться в отношении евреев. Единственно авторитетными для гитлеровцев были пресловутые «Нюрнбергские законы», гласившие, что евреи являются низшей расой и их следует истребить.
Опираясь на «расовую теорию», гитлеровская Германия проводит дискриминацию в отношении военнопленных евреев с первых же дней войны: для евреев офицеров в офлагах (лагерях для военнопленных офицеров) создаются гетто; евреи рядовые (при «освобождении» из плена в 1940 году) передаются в руки невоенной, эсэсовской охраны, вследствие чего многие из них погибли от рук эсэсовцев прежде, чем попали на родину. «Освобождение» (и перевод пленных в гетто) повлекло за собой поголовное их уничтожение в рамках плана тотального истребления евреев. Офицеры-евреи выжили в офлагах по не выясненным до сих пор обстоятельствам.
22 июня 1941 года — дата вероломного нападения гитлеровской Германии на Советский Союз — поворотный пункт в германской политике в отношении военнопленных, характеризующийся полным отходом от общепризнанных принципов международного права.
Под предлогом, что СССР не присоединился к Женевской конвенции 1929 года, Германия вступает на путь совершения тягчайших преступлений. Насколько далеко зашли в своем цинизме гитлеровцы, опираясь на этот предлог, свидетельствует тот факт, что Советский Союз присоединился к Гаагской конвенции 1907 года и Конвенции Красного Креста 1929 года, о чем правительство третьего рейха и германское командование хорошо знали еще задолго до войны.
В немецком сборнике международно-правовых актов, имеющих обязательную силу также и для германского военного командования, изданном в Берлине в 1940 году, в разделе «Нормы права, касающиеся военнопленных. Гаагское положение о законах и обычаях сухопутной войны 1907 года» имеется замечание о том, что предписания ст. IV–XX этого положения обязательны сами по себе и без Женевской конвенции 1929 года, после чего следует перечень государств, в отношениях между которыми применяется это положение и среди которых наряду с Боливией, Финляндией, Гватемалой, Гаити, Японией, Кубой, Либерией, Люксембургом, Никарагуа, Панамой, Сальвадором и Сиамом названа Россия (Rußland) [9].
Статьи IV–XX приложения к Гаагской конвенции — это нормы международного права, касающиеся военнопленных и составляющие основу Женевской конвенции 1929 года.
В том же сборнике в разделе «Конвенция Красного Креста 1929 года» мы находим указание о том, что действие этой конвенции распространяется на многие государства, в том числе и на Советскую Россию (Sowjetrußland) [10].
И Конвенция Красного Креста, и Гаагская конвенция, подписанные и соблюдаемые Советским Союзом, были грубо нарушены германской армией, которая своими действиями воскресила самые бесчеловечные методы ведения войн. Конвенция Красного Креста обязывает заботиться о раненых военнопленных, лечить их и обращаться с ними человеколюбиво. Гаагская конвенция запрещает убивать сдавшихся в плен (ст. XXIII), предписывая обращаться с ними человеколюбиво (ст. IV). Чудовищное по своим масштабам истребление раненых военнопленных наглядно показало, как Германия «соблюдала» подписанные ею конвенции.
Нюрнбергский трибунал, отвергая как совершенно неосновательную попытку оправдания убийств и жестокостей, совершенных в отношении советских военнопленных, тем, что СССР не присоединился к Женевской конвенции 1929 года, привел мнение начальника немецко-фашистской разведки и контрразведки адмирала Канариса, который выступил против политики истребления советских военнопленных, проводимой верховным главнокомандованием вооруженных сил (вермахта) — ОКБ [11] совместно со службой безопасности (СД).
15 сентября 1941 года Канарис в своем меморандуме начальнику ОКВ Кейтелю раскритиковал изданное за неделю до этого (8 сентября 1941 года) распоряжение ОКВ «Об обращении с советскими военнопленными во всех лагерях для военнопленных», которое уточняло политику дискриминации, убийств и сотрудничества с СД в этом деле.
Канарис, в частности, писал: «Правовое положение следующее: Женевская конвенция о военнопленных не действует между Германией и СССР, поэтому действуют только основные положения общего международного права об обращении с военнопленными. Эти последние сложились с XVIII столетия в том направлении, что военный плен не является ни местью, ни наказанием, а только мерой предосторожности, единственная цель которой заключается в том, чтобы воспрепятствовать военнопленным в дальнейшем участвовать в войне. Это основное положение развивалось в связи с господствующими во всех армиях воззрениями, что с военной точки зрения недопустимо убивать или увечить беззащитных. Кроме того, каждый военачальник заинтересован в том, чтобы быть уверенным, что его собственные солдаты в случае пленения будут защищены от плохого обращения» [12].
Выдвигая ряд других существенных доводов, Канарис заканчивает свои возражения следующим образом:
«Управление заграничной контрразведки не было предупреждено об издании этих распоряжений или об их разработке. Эти распоряжения, по мнению управления заграничной контрразведки, вызывают большие сомнения как с принципиальной точки зрения, так и из-за вредных последствий в области политической и военной, которые могут наступить» [13].
Однако доводы Канариса не были приняты во внимание. На полях его письма имеется резолюция Кейтеля, гласящая, что возражения Канариса проистекают из представлений солдата о рыцарском способе ведения войны, а данная война направлена на уничтожение враждебной идеологии.
В связи с замечаниями Канариса о том, что выявление гражданских лиц и «политически нежелательных военнопленных» проводят оперативные группы СД, Кейтель написал: «Вполне целесообразно»[14], а в связи с другим замечанием Канариса, что это противоречит принципам вермахта, пометил: «Не совсем».
По-видимому, на трезвый юридический подход Канариса к зверствам, совершаемым в отношении советских военнопленных, кроме всех прочих мотивов, должен был повлиять тот факт, что в то время в его руках находился советский закон, касающийся обращения с военнопленными, который, по словам Канариса, «соответствует основным положениям общего международного права и, более того, положениям Женевской конвенции о военнопленных» [15].
Следует заметить, что отдельным категориям «нежелательных» (с точки зрения политической и расовой) советских военнопленных смертный приговор был вынесен еще до нападения фашистской Германии на СССР. Приговор этот должен был выполнить вермахт вместе с оперативными группами СД, специально созданными для этой цели.
Решение об истреблении указанных категорий военнопленных, принятое еще за несколько месяцев до начала войны, не представляло собой, таким образом, даже репрессалий, кстати сказать, также запрещенных международным правом. Истребление политработников Советской Армии и других «нежелательных» военнопленных началось с первого дня войны и продолжалось до ее окончания. Эта акция, связанная с желанием гитлеровцев придать войне характер битвы двух противостоящих идеологий, имела место, несмотря на то, что Советский Союз, уважая свей международные обязательства (Конвенция Красного Креста и Гаагская конвенция), не применял никаких репрессалий ни к одной категории немецких военнопленных. Нет никаких доказательств того, чтобы «русские убивали немецких офицеров или солдат, которые являлись членами нацистской партии и войск СС. Наоборот, как явствует из тогдашних немецких данных, Россия не предприняла никакой аналогичной идеологической акции против личного состава германского вермахта» [16].
Независимо от того, что советские военнопленные относились к категории
