краешек платья, Тамара Филипповна делает такое движение, словно она сейчас закружится в вальсе, но, опасливо взглянув на окна, снова раскрывает книжку и медленно, со своим обычным неприступно-жалким видом проходит мимо дома.
Картина вторая
Кабинет ответственного секретаря редакции. Письменный стол. Шкаф с энциклопедиями и комплектами газет за многие годы. Комплекты лежат еще и на подоконнике. К одной из стен придвинут вплотную длинный стол, тоже загроможденный комплектами газет. По другим стенам — полдюжины стульев. Письменный стол завален газетными полосами и гранками. Черданский работает за ним без пиджака. Поздний вечер.
Черданский (прикладывает к газетной полосе линейку строкомера). Еще двадцать строк надо сократить. (Ожесточенно черкает карандашом.)
Входит Акопов с перегнутой пополам газетной полосой в руках, в приподнятых на лоб очках.
Ну, что?
Акопов (садясь против него на стул и протягивая ему полосу, резко). Это я тебя спрашиваю, что? Ты что же с нашим материалом сделал?
Черданский. Сократил, что не влезало. Двадцать пять лет это делаю.
Акопов. Слушай, а ты читал статью? Или только сокращал? Ты же самую суть вырезал!
Черданский. Что было скучным, то и вырезал. Надо иногда и читателя пожалеть!
Акопов. А ты его лучше не жалей. А то он тебя за такую работу в конце концов так пожалеет!
Черданский (вставая). Знаешь что, Константин Акопович, не путай свой кабинет с моим и заседание партбюро с выпуском номера. Там последнее слово за тобой, а здесь, уж извини, — за мной!
Акопов. А я не путаю, Николай Борисович. Я просто не имею привычки, когда из комнаты в комнату перехожу, в одной одним быть, а в другой — другим. (Улыбнувшись.) А что на партбюро тебя немножко прижал за то, что плохо учишься, так ты не обижайся… (Показывает на полосу.) Только лишнее доказательство, что я прав.
Черданский (сдержав себя, примирительно). Эх, посидел бы ты в моей шкуре за этим столом… Ладно. Делай сам, как хочешь, но чтобы через пятнадцать минут ста строк не было. Не забудь, что у нас газета завтра выходит.
Акопов (взяв полосу). А я уже тридцать лет работаю, и тридцать лет газета завтра выходит. Раньше чем через час не сделаю — вопрос серьезный. (Уходит.)
Черданский. Час ему нужен сто строк сократить! Вопрос серьезный! Тоже мне — академия наук!
Входит Санников.
Полосы читаю!
Санников. Вы сказали, что в любое время.
Черданский (подняв голову). А, это вы!
Санников. Этот преподаватель — Андрюшин — пришел.
Черданский. Хоть разорвись! Час он может подождать, пока полосы читаю? (Решительно.) Может! Мы его больше ждали. Через час. (Углубляется в работу.)
Санников уходит.
Входит Широков.
Черданский. Наконец заявился! Ищут его, ищут по всей редакции… Пришлось фото поставить, так что у тебя в очерк строк сорок не вошло. Я его сократил. Ориентировочно. Сядь, посмотри.
Широков. Ну, сократил и сократил.
Входит Крылова.
Черданский (не поднимая глаз от лежащих перед ним полос). А вдруг я тебе там какой-нибудь розовый закат вырезал? Будешь потом плакать…
Широков. Да ну… (Увидев Крылову.) Ну что ж, давай посмотрю. (Берет полосу и начинает ее просматривать.)
Черданский (Крыловой). Чем могу служить?
Крылова. Я думала, вы уже кончили читать полосы. Завтра!
Черданский. Нет, уж давайте сегодня, а то потом опять скажете, что я бегал от вас весь день!
Крылова. Помните, я вам передавала письмо театральной молодежи? Вы что-нибудь с ним сделали?
Звонок телефона.
Черданский. Одну минуту. (Берет трубку.) Да?.. В общем, готовы. (Нагибается, делает два быстрых вычерка карандашом, загребает полосы и встает.) Посидите, сейчас договорим.
Редактор зовет. (Широкову.) Сократи и неси прямо к нему. (Уходит.)
Крылова. Ну как, розовый закат остался?
Широков. Остался. (Улыбнувшись.) Я только хотел сказать, что смотреть не буду, а вы вошли — испугался.
Крылова. Я заметила.
Широков. А почему, собственно, испугался — не знаю. Кто вы мне, в сущности? Соседка по квартире и больше ничего. Одеяло я уже купил, а то, что брал, Тане Брыкиной отдал. Живу теперь совершенно независимо, самостоятельно.
Крылова. Василий Степанович, давайте пошутим вместе в другой раз. А сейчас я хочу вам сказать, что я получила по вашему фельетону еще одно письмо. От одного доктора наук из Ленинграда.
Широков. И тоже против?
Крылова. Да. Не верит, чтобы Твердохлебов, с которым он в свое время учился, мог стать таким, как вы описываете. Просит ответить, тот ли это Твердохлебов, который кончал с ним в Москве в тридцать пятом году Горную академию.
Широков. А бог его знает, что он кончал. Я в дебрях его биографии особенно не разбирался.
Крылова. Но вы же были там, в Обнорске.
Широков. В Обнорске я был совсем по другим делам и этого Твердохлебова в глаза не видел.
Крылова. Как так?
Широков. А вот так! Ну что вы мне душу выматываете? Приехал из Обнорска, привез очерк, утром снова уезжать. Черданский сунул мне две папки бумаг, сказал, что дозарезу нужен фельетон, просил за ночь написать, выручить газету. Вообще-то это против моих правил — я привык материал своими руками щупать, но раз надо выручить… Не волнуйтесь за меня!
Крылова. За вас? А я за вас не волнуюсь. Я волнуюсь за газету. (Помолчав.) Неправда. За вас тоже волнуюсь…
Входит Черданский.
Черданский (Широкову). Неси скорей очерк, редактор ждет!
Широков уходит.
Ну-с, а теперь насчет письма театральной молодежи…
Дверь приоткрывается. В ней — Тамара Филипповна.
Тамара Филипповна. Можно?
Черданский. Попозже.
Тамара Филипповна. К вам пришел Илларион Алексеевич.
Черданский. Просите!
Тамара Филипповна пропускает в кабинет Трапезникова — красивого пожилого мужчину. Черданский идет навстречу.
Здравствуйте! Присаживайтесь. (Крыловой.) Знакомьтесь: Вера Ивановна Крылова — Илларион Алексеевич Трапезников, главный режиссер нашего театра.
Трапезников (поигрывая голосом). И немножко актер.
Крылова. Я вас видела последний раз в роли Незнамова.
Трапезников. Сознаюсь, староват для Незнамова, но что поделаешь, Городничих и Фамусовых хоть пруд пруди, а новых Незнамовых и Чацких все не находится!
Крылова. А может, вы плохо ищете?
Черданский (спеша смягчить неловкость). Илларион Алексеевич зашел ко мне как раз в связи с вопросом, который вас интересовал. Как видите, я не всегда и не все откладываю в долгий ящик.
Крылова. Не буду вам мешать. (Кладет на стол письмо.) А это посмотрите, когда освободитесь, — снова о Твердохлебове. До свидания. (Уходит.)
Трапезников. Кто эта ядовитая женщина?
Черданский. Наша заведующая отделом писем.
Трапезников (заинтересованно). От нее что-нибудь зависит?
Черданский. К сожалению, от нее зависит не давать мне покоя. (Вынимает из ящика стола письмо.) Вот письмо, опубликовать
