В единственной комнатке домика матушки Ругу, маясь от побоев, он провалялся остаток дня и всю ночь. И всё это время Анечка была здесь же, в деревне. Мужики с бабами видели, а стоустая молва разнесла, как «молодой государь» на руках внёс в «парящий фургон» красивую девушку-чужеземку. Следующим утром они и отбыли — «молодой государь» под жёлто-белым знаменем, его гордые одержанной победой дворяне, ошалевшие от размеров взятой добычи воины, два «парящих фургона» — свой и трофейный… В одном из фургонов и отправилась в путь московская путешественница Анечка Коростелькова.
— Ветка? — спросила Надя.
— Амати, — севшим голосом ответил Юра.
— Ветки? — снова спросила Надя.
— Амато, — снова ответил Юра.
— Город, деревня, день, ночь, птица, птеродактиль? — Надя вела себя, словно строгая учительница, на ходу заглядывая в смятую тетрадь с привязанной к ней шариковой ручкой.
— Вила, вилайи, росу, наи, инега осо, фари осо… — Юра чувствовал себя совершенно по-дурацки. И впрямь, ученик, не усвоивший урока.
— Мы идём по дороге? — продолжала Надя.
— Алана-ну паита… э-э… но рута, — ответил Юра.
— До следующей деревни два часа пути? — спросила Надя.
— Риса-о вилайи савина… э-э… — замялся Юра. — Надь, а ведь здесь же нет такого понятия, как: «час».
Это было правдой. Здешние сутки делились не на часы с минутами, а на четыре «времени» — предполдневье, заполдневье, сумерки и зорю. В свою очередь «времена» делились на четыре «стражи», причём длительность ночной и дневной «стражи» менялась в зависимости от времени года. В том числе и в деревне — часов здесь не было, но колокол на башне с отремонтированным электрогенератором исправно отбивал периоды. Летняя дневная стража длилась чуть больше двух часов, зимняя дневная стража была как бы не вдвое короче.
— А ты сам подумай, Юр! — ответила Надя. — Тут же всё просто.
Юра задумался. Сложных загадок он не любил, хотя бы потому, что таким образом над ним частенько подшучивали. Но, зная серьёзность своей спутницы, он не сомневался, что у этой загадки имеется простое решение.
— Риса-о вилайи… э-э… — с облегчением выдохнул молодой человек. — Риса-о вилайи савина ан-гарту паита-ни.
За частоколом показались крыши домов — эта деревня была гораздо больше оставленной москвичами Басины. Не деревня даже, а небольшой городок, с выглядывающими из-за частокола домами под черепичными крышами, с настоящим замком, с каменным храмом о двух колокольнях, посвящённым святым брату и сестре Ансари и Ансару, и с каменными въездными воротами. На мосту через ров местные стражники вымогали у крестьян плату за въезд.
Наученные горьким опытом, Надя и Юра не стали заходить в деревню. По местным законам они были бродягами и беглыми крепостными, без удостоверяющих личность документов — причём москвичи сильно сомневались, что таковые здесь вообще в ходу. По внешней стороне окружавшего деревню рва местные протоптали тропинку. По этой тропинке, после недолгого колебания и зашагали Надя с Юрой. Они уже знали, что каждый восьмой день или по случаю прибытия купеческого судна на берегу, вне деревенской ограды устраивается ярмарка.
Ярмарка, намного богаче и больше устраивавшихся в Басине, имелась и здесь. Палатки, полотняные и соломенные навесы, оградки и коновязи. Лошади, здешние вилорогие коровы, быки обычные и быки холощённые, называемые волами, похожие на карликовых верблюдов животные, которых здесь использовали вместо осликов. Ткани, готовая одежда, деревянные вёдра, кожаная упряжь, чёрные железяки сельскохозяйственного назначения. Пекущиеся прямо на месте пирожки, пряности и напитки. Шум, гам, многоголосый говор, в котором невозможно разобрать знакомые слова. Кто-то тянет прохожего за рукав, кто-то в горячке спора срывает шапку, а кто-то, придя к соглашению, ударяет собеседника по руке. Мальчишку, попытавшегося стащить с прилавка пирожок, разложили на лавке и выпороли при всём честном народе.
Среди оград и навесов обнаружился даже театр — только не настоящий, а кукольный. Москвичи почти ничего не поняли из-за скудости словарного запаса — зато зрители реагировали бурно, рукоплесканиями, возгласами, а иногда и свистом. Публику дважды обошла девушка с мешком, в который кидали не деньги, а краюхи хлеба. Юра сразу же вспомнил, что ярмарка в Басине тоже была меновой — кур меняли на одежду, меры зерна на ткани. Ни матушка Ругу, ни её соседки, когда их спрашивали о деньгах, показывая монетки с двуглавым орлом, не понимали вопроса.
— Видишь? — показал на девушку Юра.
— Юр, ты лучше по сторонам смотри, — осадила его Надя. — Утащат наши сокровища, что делать будем?..
Росава, словно Строгинский затон на Москва-реке, разлилась здесь на добрых два километра. У причала-насыпи, огороженного вбитыми в дно сваями, покачивались на мелкой волне два кораблика, похожие на крытые палубами лодки с мачтами. Рядом отшвартовалась огромная двухпалубная барка с маленькой носовой и длинной — в половину палубы, кормовой надстройкой. Из прикрытых парусиной люков в борту торчали лопасти втянутых вёсел, вдоль кормовой надстройки тянулась узкая галерея, к мачте крепилась косая рея со свёрнутым парусом. Тем не менее, широкий тупой нос, приземистость и угловатые обводы недвусмысленно свидетельствовали — судно не морское, а речное. На корме лениво шевелил лопастями флюгер-ветряк, на палубу вели наклонные сходни.
Перед сходнями, около сложенных штабелем мешков волновалась толпа. Юра подумал, что местный люд тоже заинтересовался огромным судном — и лишь прислушавшись, начал выхватывать отдельные слова: «…сорвался… молодой совсем… ему бы жить, да жить… калека… как теперь домой вернётся…». И тут из толпы послышался отчаянный, полный боли крик.
— Бежим! Скорее! — крикнула Надя.
— Куда? Зачем? — не понял Юра.
Но девушка уже ввинчивалась в толпу.
— Рута-а! — кричала она. — Рута-му, али-та! Сэ мерису, мерису… Компари-му?
«Дорогу! — на ходу разбирал торопившийся следом Юра. — Позвольте пройти. Я — лекарка, лекарка… Понимаете меня?».
Её поняли. Слово «мерису» имело здесь чуть ли не магическое значение, потому что толпа моментально расступилась, а кое-кто даже кланялся. На земле возле сходен лежал босой, мокрый как мышь, голый по пояс парень с вьющимися волосами и короткой бородкой. Правая рука изогнулась под неестественным углом. Рядом лежали рваные мокрые тряпки.
— О, господи! — воскликнула по-русски Надя, опускаясь на корточки. — У человека открытый перелом, а они прямо на нём одежду резали…
— Аптечку? — спросил подбежавший Юра.
— Да, кетаролак, но потом, — согласилась Надя. — Сначала шину…
На сходнях, в окружении дюжих молодцов стоял строгий господин в синем долгополом кафтане и круглой шляпе со сверкающей металлической пряжкой. Господин что-то спросил — Надя бросила в ответ несколько коротких фраз. Юре показалось, что она приказывает. Каково же было его удивление, когда строгий господин повторил Надины слова одному и своих людей. Бросившись к надстройке, тот вскоре вернулся с полосками чистой ткани и свёртком сухой кожи.
К тому времени,
