или чем-то напоминающим таковое здесь ходили все или почти все… Впрочем, по-настоящему подвела его не непривычная одежда и даже не всегдашняя неловкость, а самое обыкновенное человеческое любопытство. Склонившись в поясном поклоне, каким «приниженный» — крепостной крестьянин обязан приветствовать «возвышенного» мага-священника или «блистательного» шайо, он не удержался и поднял голову.
Мимо во весь опор пронёсся черноусый парень в заломленном набекрень берете с длинным чёрно-серым пером, сопровождаемый полудюжиной крепких ребят с короткими пиками. Плащи и кафтаны, усы и короткие бородки, верховые и заводные лошади, звон металла, свист, гиканье… Матерчатая птица на длинном древке, издающая гудящие звуки, трепещущее чуть ниже полотняное полотнище с крылатым конвертом и зубчатой короной. Покачивающаяся на рессорах карета с кожаным верхом — на передке ещё двое. Снова всадники и ведомые в поводу лошади, поднимающие клубы красноватой пыли, заставляющей жмуриться и кашлять.
В голове отряда опять пропел рог, и тут перед глазами сверкнула чёрная молния. Высокая шапка-колпачок, какие носили здешние, не успевшие жениться и обзавестись собственным хозяйством крестьяне, слетев с головы, угодила прямиком под копыта.
— Куит-га сапи, кирино! — крутанул кнутом один из всадников.
Юра почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы. Впереди снова и снова пел рог, отряд успел наполовину скрыться за поворотом, растоптанная шапка так и осталась лежать посреди дороги, а москвич не знал, куда себя деть от боли и обиды. То же он чувствовал, когда однажды, во время студенчества какие-то мерзавцы разбили окно в подаренных отцом «Жигулях» — засыпали осколками переднее сиденье, вытащили магнитолу, выгребли всю мелочишку из «бардачка»…
А может, всё дело в том, что теперь он понимал, что именно крикнул промчавшийся мимо «жёлто-белый»:
«Шапку долой, быдло!».
— Он тебя зацепил? — вскочила Надя. — Присядь-ка…
— Надь, да ничего… э-э… не случилось, — привычно начал Юра.
— О, господи! — запричитала Надя. — Вы, мужчины, как дети, честное слово. Забыл, чему нас матушка Ругу учила? Есть высшие и есть низшие, поэтому маленькому человеку не мешает лишний раз выказать немного почтения…
— Надь, ну не хочу я… э-э… быть маленьким человеком, — попробовал спорить Юра. — И выказывать почтение тоже не хочу. Надоело, честное слово…
— И в результате? — продолжала Надя. — У него там, наверняка, свинчатка или камень. Ударь он на сантиметр ниже… Бедная твоя голова, мало ей до сих пор доставалось?..
Юра коротко кивнул. Он вспомнил, как очнувшись, увидел над головой деревянный потолок, а вокруг сложенные из дикого камня стены. В комнатке на нижнем этаже деревенского дома под потолком сушились цветы и травы от которых непривычно и приятно пахло. Лёжа под домотканым одеялом, Юра чувствовал боль в избитом теле. Тут же, на краешке лежанки сидела растрёпанная, перепуганная, но совершенно невредимая Надя. Время от времени она смачивала в холодной воде платок, лежавший у Юры на лбу. В дверях спорила с кем-то матушка Ругу — согбенная крючконосая старушонка, вылитая баба-яга, мечта инквизитора…
Вдохнув, Юра просунул руки в лямки рюкзака. Рюкзак был тяжеловат, да и сумка тоже — их собственная одежда, два мобильных телефона, Надин планшет, Анечкин фотоаппарат, два фонарика-«летучая мышь» с солнечными батареями иUSB-разъёмами. Не забыли москвичи и таинственную книгу, и зелёный шар в золотой оправе, и четыре золотистых яблока на моховой подстилке в берестяном туеске. Кроме них, в рюкзаке лежали две краюхи хлеба и горшок, полный каши с мясом — то и другое Надя выменяла в последней деревне на Володину зажигалку. По мнению Юры, обмен был не совсем честным — горючей жидкости в полупрозрачном пластиковом корпусе осталось на донышке.
Пятое яблоко в качестве прощального подарка Надя и Юра преподнесли матушке Ругу. Как раз накануне она рассказала о святой Айореми Эльдифу — золотоволосой крылатой девушке, защищающей людей от эльфов и других святых здешнего многочисленного пантеона. После множества приключений упомянутая святая — по мнению Нади, просто партизанка-хулиганка, сумела пробраться в тайный сад эльфийского Короля Кирелиса, утащив несколько яблок. Увидев сказочный предмет наяву, матушка Ругу была потрясена и чрезвычайно растрогана.
Шагая вместе с Надей, Юра снова и снова вспоминал визит на место последней совместной ночёвки. Подвешенные в дупле вещи почти не пострадали — почти, потому что, не тронув яблок, не тронув чая и соли, местные мыши потаскали почти всю крупу. Сидя под деревом, распустившая волосы Надя писала записку Анечке и Володе на случай, если они здесь появятся.
«Всё мы не унесём, — сокрушалась она. — А оставлять вещи жалко, потому что сюда мы вряд ли вернёмся…».
Как раз тогда, впервые перестав думать об Анечке, Юра отметил, что рядом с ним симпатичная девушка. Почувствовав его взгляд, Надя перестала писать.
«Ты чего на меня так смотришь?» — спросила она.
«Просто мне… э-э… никогда не везло с девушками, — привычно смутился Юра. — А сейчас ты рядом со мной, и мне даже не верится…».
«И за отсутствием Ани ты решил переключиться на меня, — Надя словно окатила его холодным душем. — Забыв, что мы просто товарищи по несчастью…».
По сторонам тянулись окружённые живыми изгородями поля, засеянные созревающей пшеницей. Тут и там покачивались подвешенные за лапы птеродактили — неприятный, но эффективный способ избавиться от вредителей. Другие птеродактили — живые, парили на перепончатых крыльях. Вдали поблёскивала река, которая, как москвичи уже знали, называлась Росава. А солнце… Показалось, или оно на самом деле стало немного больше?
Здешний год, как и положено, делился на двенадцать месяцев, отсчитываемых по фазам двух лун. Не только дни, но и месяцы были длиннее привычных, земных — каждый состоял пяти восьмидневных недель, или октиц. Длиннее оказался и местный год — короткая по местным, но не по земным меркам осень, короткая и очень морозная зима, короткая дружная весна — и прохладное, длящееся чуть ли не полгода лето, за которое местные крестьяне снимали три, если не четыре урожая, в последний раз отсеявшись перед заморозками. Как объясняла Наде та же матушка Ругу, размеры солнца менялись в зависимости от времени года. Летом, когда тепло, солнце становится меньше, высоко поднимаясь в небе, зимой, в лютые холода — больше, повисая над самым горизонтом, и причин этому никто не знает. «Так решили создатели-эльфы, когда творили мир».
— Не устал? — Надин вопрос отвлёк Юру от воспоминаний. — Если нет, то давай позанимаемся!..
— На ходу? — взмолился Юра. — Надь! Давай лучше передохнём. Это же не язык, это… э-э… пазл какой-то, картинка-собиралка. Местоимений нет, вместо окончаний приставки… Нам его за сто лет не выучить.
— Нам на этом языке разговаривать, забыл? — возразила Надя. — Или ты Аню выручить не хочешь?..
Юра молча уставился на носки кроссовок.
