амбулатории Сергею ответили, что Ягда уехала по вызову на дальнюю ферму, но сегодня должна вернуться, сами ждут.
Тогда он отправился в совхозную лавку. В кармане у него лежала записка директора совхоза на имя продавца — об обеспечении его, Чекмарева, продовольствием на пять дней.
— Где лавка? — спросил он парнишку.
Тот показал:
— Вон. Железная крыша.
Над крыльцом добротного пятистенного дома висели две заржавленные жестяные вывески: на одной — «Лавка», на другой — «Столовая». «Чудесно. Как раз вы мне обе нужны», — подумал Сергей.
В лавке, заваленной пустыми ящиками, покупателей не было. За перегородкой сидела монументальная тетя и щелкала семечки.
Сергей протянул ей директорскую бумагу, где было написано: «Отпустить, что причитается, как специалисту первой категории, на пять дней».
Продавщица прочла записку, потом вынула из-под прилавка буханку хлеба, пачку махорки и положила их перед Сергеем.
— На пять дней, — сказала она, снова принимаясь щелкать.
— Как? — удивился Сергей.
— Что «как»? — переспросила она. — Всем так.
Ему вдруг стало неловко, что он, еще ничего не сделав, претендует на что-то большее.
Сергей вышел из лавки и толкнул другую дверь, где столовая.
За сколоченным из досок столом несколько парней ели суп. Без хлеба. Сергей это сразу заметил.
Встретили они его более чем равнодушно. Но, увидя у незнакомца буханку хлеба и пачку махорки, все подняли головы и дружелюбно раздвинулись, уступая ему место.
Сергей заказал себе обед и подсел к столу.
Ребята молчали.
Мозглявый, низкорослый парень метнул на Сергея острый взгляд и задал вопрос:
— Ну, как думаем жить? Коммуной али единолично?
Сергей запросто спросил:
— Насчет хлеба, что ли?
Ребята засмеялись. Сергей положил буханку на серединку стола.
Тот, что задал вопрос — его звали Вася, — взял хлеб в руки, с великодушным видом отрезал большой ломоть и положил его перед здоровым парнем с густыми нависшими бровями. Потом отхватил не меньший кусок себе. И пустил буханку по кругу.
Она, все уменьшаясь и уменьшаясь, вернулась к Сергею небольшой горбушкой.
«Так это и есть ваша коммуна?..» — подумал он и принялся за суп.
Ребята не спеша свернули цигарки.
Затем встали и, густо попыхивая махоркой, пошли через улицу к конному двору. Сергей вместе с ними.
Во дворе там и сям из-под оседающего снега чернел разный инвентарь: плуги, сеялки, бороны… Стены сарая дырявы, как решето. Метель, очевидно, была постоянной гостьей в этом сарае.
Сергей остановился около неприглядного, будто глиной вымазанного гнедого с грязью на впалых боках. Обернулся к ребятам и встретил взгляд Васи. По всей вероятности, его конь.
— Это что? — спросил его Сергей. — Почему такой грязный?
— Задом бьет. Не подступиться! — проговорил Вася.
Сергей снова взглянул на гнедого. Вася торжествующе ухмыльнулся:
— Ага-а!
— Где скребница? — потребовал Сергей.
Вася пожал плечами:
— Если коней за хвост подымаешь, чтоб на ногах держались, для чего скребница? — и кивнул внутрь сарая.
Там лежали и стояли лошади, безобразные от грязи и худобы.
— Коней раньше кормом поднимали! — ввернул подошедший румяный мужчина с рыжей бородой.
— Это и вашей бабушке было известно, — огрызнулся Сергей. — А вот что у них холки сбиты да в грязи они, всыпать бы кое-кому…
Мужчина, задетый словами Сергея, язвительно и вызывающе спросил:
— А ты что за начальник?
Сергей, ничего не ответив, взял пучок соломы, свил его жгутом и пошел к коню. Ребята насторожились. Вася прикусил губу, как бы желая, чтобы конь и вправду лягнул.
Сергей подошел сбоку к коню. Конь поддал задом — Сергей отлетел в сторону.
Раздался взрыв хохота.
Лежа на земле, Сергей вдруг — трудно объяснить, какая тут была связь, — вспомнил где-то прочитанный им случай, как воины Александра Македонского долго не могли объездить одного коня: конь боялся своей тени; кто бы ни сел, конь, увидев свою тень, шарахался в сторону и сбрасывал седока с седла. А Македонский подошел, сел на коня и повел его прямо на солнце.
Случай был иного характера, но осенила мысль. «Почему сбоку, а почему же не спереди?» — подумал Сергей и быстро поднялся на ноги.
Снова взял солому, свил ее жгутом. Зашел спереди и крепкой хваткой обнял коня за шею. Конь мотал головой, старался высвободиться.
— Постой… Ну постой же… — ласково уговаривал его Сергей, перебирая рукой по загривку, поглаживая его шею.
Гнедой, вздрогнув, расслабил ноги. И Сергей начал чистить его — шею, грудь, бока, спину. Конь успокоился и стоял опустив голову.
Наконец, вычистив коня, Сергей отбросил пучок соломы и отряхнулся; коротко посмотрел на Васю и мужчину с бородой:
— Глядите, глядите…
— Откуда такой хозяин? — шмыгнул носом Вася. — Больно разошелся.
— Я-то?.. Главный зоотехник.
Кто-то свистнул. Мужчина приоткрыл рот. Самоуверенность Васи как ветром сдуло.
— Чтоб сегодня лошади были вычищены! — обращаясь к мужчине и Васе, твердо произнес Сергей. — Завтра проверю. — А остальным сказал: — Проводите в коровник. Покажите коров.
Вместе с парнями Сергей вышел за ворота. И тут, не веря своим глазам, он остановился.
По рыхлой дороге к двору шагал подросток — в той же одежде, в какой Сергей видел его три дня назад, — и широко улыбался.
Удивляясь и удивляя ребят, Сергей притянул подростка к себе.
— Добрый день, старый приятель! — сказал он ему.
— Добрый день…
— Значит, всерьез?
Подросток смахнул пот со лба и ответил:
— Магсюм ходить кончил. А убежать — некуда.
В районном центре, куда Сергей три дня назад добрался со станции пешком, он зашел в чайную, чтобы подкрепиться перед дорогой в совхоз. Заказал себе котлеты, чай и принялся за еду.
Мягкие лучи солнца падали на соседний стол, за которым нешумно, по-деловому распивали бутылку четверо мужчин. А чуть поодаль от них сидел подросток в рваном, с разноцветными заплатами бешмете, скособоченных ботинках, обвязанных шпагатом, и тоже рваной, когда-то дорогой каракулевой шапчонке. Обветренное лицо его покрывали розовые, желтые, фиолетовые пятна, глаза глубокие и умные. На коленях он держал гармонь и сидел, несколько отвернувшись от стола, как бы подчеркивая своим видом, что никаких претензий к этому заведению у него нет.
И на предложение одного из выпивох он заиграл… Не такая уж мудреная штука тальянка, но подросток творил чудеса: тальянка то плакала, то жаловалась тихонько, а то захлебывалась вдруг в печали. Мужчины покачивали головами, переговариваясь между собой по-башкирски, одобрительно цокая языком.
Настроение тальянки в чем-то совпало с настроением Сергея, и он сидел и слушал, хотя ему надо было уже идти.
Когда мужчины ушли, подросток шмыгнул за стол и принялся уписывать все то, что те не доели. И вдруг Сергей увидел его другим, беззащитным и близким, будто они сейчас были на равных правах.
Он подошел к нему и сказал: «Славно играешь». Подросток широко
