и с удивлением проводил взглядом старшего майора, который поспешил на нижнюю палубу фрегата. Потом сообразив, что бомбарду именно там и место в бою.
Глазьев по достоинству оценил задумку Поворова — разогнавшись под сильным попутным ветром и под прикрытием прибрежных скал, фрегат на большой скорости мог проскочить пролив, используя внезапность появления и мощь своих мортир. Пролив из моря в океан всего-то пятнадцать миль, «Императрица Анна» проскочит их при таком ветре минут за сорок, если не быстрее. А один точный залп закроет саксонским галионам выход из бухты, пока они будут поднимать паруса. Остается, правда, форт около бухты, с которого простреливались все подходы к проливу, но Поворов резонно рисковал, рассчитывая огнем своих мортир накрыть батареи противника.
Под свист дудок боцманов Глазьев шустро спустился на нижнюю палубу и встретил настороженные взгляды канониров.
— Заряжай, братцы, полный заряд!
И увидев проснувшегося Величинского, пнул того сапогом в зад.
— Господин гардемарин, не пристало русичу спать при драке! Будете подносить ядра к пушкам. Увижу, что замешкались — суну вас вместо ядра в ствол!
— Сударь! Но я туда не влезу! — Величинский не сразу оценил приказ Глазьева.
— По кускам запихну!..
Командор вёл фрегат почти вплотную к отвесным береговым скалам. Лотовый матрос раз за разом докладывал на мостик глубину прохода.
— Лишь бы не заметили рано, — шептал командор сам себе, поглядывая в трубу на форт перед проливом. — Да Глазьев бы не сплоховал.
Старший майор в то же время, наводя головную мортиру фрегата на форт, твердил себе под нос то же самое:
— Лишь бы не заметили наш манёвр, да командор не сплоховал…
Знали бы Прохоров и Глазьев, что османы в форту увлеченно режутся в нарды да пьют вино, а саксонские матросы в кубриках рассматривают гравюры из Камасутры да играют в карты, то не стали бы столь увлеченно бубнить «невидимое заклинание». Османам и саксонцам было невдомёк, что мортиры на нижней палубе «Императрицы Анны» уже заряжены…
Фрегат выскочил на расстояние залпа совершенно неожиданно. Османский офицер береговой батареи форта, водрузив ноги на бочонок с порохом, только подносил ко рту чашечку ароматного кофе, как увидел высокий форштевень и натянутые от ветра паруса незнакомого корабля. Засуетившись, офицер поставил чашку на поднос, пролив кофе на грудь и пытался дотянуться до подзорной трубы. Но опоздал… Рявкнули мортиры и двадцатикилограммовые ядра снесли со стены форта пушки, солдат, нарды и офицера вместе с кофе. В передовой саксонский галион, стоящий на якоре около выхода из бухты, полетела шрапнель кулеврин средней палубы. Тысяча тяжелых шариков впились в борта и снасти галиона, разнося в щепы всё, что попадалось на пути. За борт полетели карты и оторванная рука с зажатой в пальцах гравюрой из Камасутры. Через минуту прогрохотал ещё один залп мортир фрегата русичей, превращая израненный шрапнелью галион в груду бесполезного горящего хлама. И этот хлам, немного по дрейфовав, затонул аккурат посреди фарватера на выходе из бухты. А еще через минуту в набережную перед фортом, усыпанную столпившимися османами и саксонцами, влепились ядра из кулеврин…
Выжившие потом говорили, что трупы из моря доставали рыболовными сетями с полдня.
Глазьев поднялся на мостик, и Поворов протянул ему руку.
— Сударь, я рад, что у меня на корабле такой искусный канонир! Право, я в большом изумлении… всего-то четыре залпа, а какая виктория!
— Матросы хорошо обучены, командор, — старший майор уважительно сжал ладонь Поворова. — Это больше их заслуга.
«Императрица Анна» резво резал форштевнем голубую гладь пролива и в скором времени должен был выйти на простор океана. Пока командор со старшим майором обменивались комплиментами бдительный старпом — лейтенант Яковлев, позаимствовав у Глазьева тевтонскую трубу, осматривал выход на океанские воды.
— Да ладно, Фёдор Аркадьевич, — улыбался Поворов Глазьеву. — Не умоляйте и своих заслуг…
Обмен любезностями прервал старпом:
— Господа! Сдается мне, что мы лезем в лапы к дьяволу!
Командор, стерев улыбку с лица, отнял трубу у старпома и начал осматривать сквозь неё выход из пролива.
— Действительно дьявол! Корабль к бою! Абордажную команду наверх!
Глазьев же, мельком взглянув на семь вымпелов саксонских галеонов двумя колоннами спешащих навстречу «Императрице Анне», прыжками спустился на пушечную палубу.
Мастер Войны — это не просто звание. Это навыки, полученные от предков генетическим многовековым мостом и ещё кучей «дорог», соединяющих умения в конечной точке — человеке, который сумел эти умения скопить и приумножить. Он может в своём разуме собрать взгляды и мысли всех, кто воюет на его стороне в какой-то одной битве, в каком-то ограниченном месте. Плюс — невероятная стойкость в битве.
Глазьев не входил в знатное сословие империи, да и не знал своих родителей. Его подобрали монахи недалече от заснеженной дороге между Ростовом и Владимиром, аккурат на Княжеском холме около Прощенного ручья. Маленький сверток, перевязанный лентой с гербом Ростова, монахи приняли за потерянный скарб, но развернув, обнаружили малое дитя мужеского полу. Вокруг не было никаких следов, и монахи, перекрестившись, подобрали мальца, и привезли в Суздаль. Тамошний игумен, увидев ткани и ленту, чрезвычайно взволновался и послал гонца с письмом епископу.
Через пару дней в храм, где содержался найдёныш, прибыл митрополит Еремей — высокий сановник из патриархата русичей. Он привёз с собой древнего старца Епифания. Сколько лет Епифанию доподлинно никто не ведал, настолько он был древен, но отличался старец остротой ума и величайшей начитанностью. А ещё поговаривали, что старец владел способностями, неподвластными никому из смертных.
Епифаний в присутствии митрополита и игумена осмотрел мальца, поиграл с ним немного, а потом произнёс:
— Великий дар Божий обрела Русь. Ниспослан ей потомок князя Василько и княгини Марии. Отважный и умелый воин перед нами — будущий Мастер Войны…
— И как назвать его, отче?! — перекрестился истово митрополит, а игумен ему вторил.
— Федором назвать его надо, сыном Аркадия, — отвечал старец, раздумав. — Глаз третий в нём спрятан. Планы ворогов Руси распознавать, да видеть сечу глазами воинов, сплочённых в едином строе. Стало быть, Глазьевым ему быть, Федором Аркадьевичем.
На том и порешили.
Когда митрополит и старец уезжали из монастыря, игумен набрался смелости и спросил:
— Отче, а по каким признакам вы определили мальца в потомки князя Василько Ростовского, причисленного к лику Святых Мучеников церкви?
Епифаний, уже занесший ногу на подставку кареты, грозно посмотрел на игумена.
— А вы бы почитали рукописи вашего монастыря. Ведь в них указано как Ростовский полк под главенством князя Василько отражал атаки тумена Субудай-багатура — одного из военачальников самого Чингиз-хана. И после потерь в этой сече Субудай бросил на лед реки Сити свой
