ли что поможет…
а на груди у них – сова,
в ногах – ухмылка лисья;
как не прислушаться к словам,
что напевают листья?..
я в старом доме, я заснул
опять – из сна не выйти;
Трёх голосов неслышный гул
поёт про ход событий…
вдали – сиреневый погост,
а я иду по хляби;
– он всё воспринимал всерьёз,
а потому ограблен.., –
так говорила молча Ель;
показывая правду,
и я покорно шёл за ней,
идти, не зная, надо ль…
местами не видать ни зги,
где в мае ночь повисла;
вот я уже среди могил
иду один, как призрак.
горят пять сигаретных искр;
смеются, молодые,
и смех летит – не вверх, а вниз,
к тем, кто лежит под ними.
– в последний час их было пять
друзей, да с пойлом едким;
дразнить Удачу каждый рад,
решили сесть…в рулетку;
достали только револьвер, –
гудела Липа с мощью, –
вдруг силуэт, как гриб в траве;
прохожий? тут, да ночью.
– Удачу испытают все,
не всем, – Берёза молвит, –
дано; глядят, Пятёркой сев,
шестой им – брат по крови…
зовут они его к столу;
идёт, по виду: ранен;
сажают между бывших клумб
на стул – надгробный камень.
– скажи нам, брат, твоя беда
в глазах блестит сквозь полночь;
что привело тебя сюда,
как предложить нам помощь? –
и предлагают, а вот тьме
лишь видно: рыж, что Август,
Шестой молчит; бутыль на мель
сажал – в пол сотни градус.
и вдруг Шестой заговорил:
– мою печаль простите,
сижу теперь среди могил,
поэт и сочинитель.
я был не раз отвергнут той,
в которой видел душу,
Удача ходит стороной
и не ко всем радушна.
и глазом смотрит, но косым,
и меряет, но криво;
кто расставляет на весы
людские перспективы?
кто положил на полость чаш,
и кто настроил грузик?
до наших нету дела жажд…
кто у Судьбы во вкусе? –
проста задача и сложна;
смириться с нею можно,
но остаётся только ждать,
и мучиться дотошно…
рыжеволоса, полымя,
и водит, центрифуга…
взгляните ж, люди, на меня –
кто любит рожи пугал?
глаза тараща, запивал…
круглы, что дно печали;
и речи тяжелей кувалд
пяти сердцам стучали…
вот дым пошёл, а смех затих,
курить – в шестиугольник;
а я стою, гляжу на них
свидетелем невольным;
да посудачили о том,
расспрашивая честно;
молчать на кладбище ночном
довольно неуместно;
но вдруг ударил крепкий хмель;
– сидим чего же, братья? –
спросил один, – каких потерь
достойны, что сказать вам?
сыграем прямо здесь в игру,
чем жить на карауле!
Судьбы – полёт, Удачи – руль,
так пусть она и рулит! –
и выстрел близок, правда, чей?
хоть дулом тычет в воздух;
кружок огня, а в центре – чернь:
жжёт револьвер-подсолнух.
– когда закрыто – нужен взлом;
стреляй, Судьбу обрадуй!
чтоб в жизни нам всегда везло,
давай, плати за плату! –
и встал Шестой:
– как решето же сердце, не иначе!
ну как не сделаться шутом,
смеющимся, где плачут?
пробито дробью мелких дрязг –
не держит, только цедит…
пуститься бы в смертельный пляс, –
сказал пред ликом Смерти.
развеселившись от тоски,
печалью опьянённый,
металл с огнём – холодный сгиб
там каждый брал проворно…
одна была на шестерых
на круг до смерти пуля;
и, выпив, каждый тут затих,
в последний раз глотнули.
вот закрутился барабан
и тишина повисла;
к виску приставил первый…дан!
щелчок… не грянул выстрел.
погост от смеха дрогнул весь –
так радость тушит ужас;
храбрец, которому за спесь
Удача улыбнулась.
но каждый в этот миг озяб…
вот очередь второго,
и спасовать уже нельзя…
и…рухнул, замурован…
не шевелится больше он, –
поют над крышей Стражи, –
и чёрной кровью обагрён
с ним револьвер упавший…
и крик, который обозлил
всех Пятерых на Случай,
когда лежал поверх могил
живой!!! но невезучий…
склонились… он шагнул во Тьму;
трясётся бледный третий,
как не стрелять теперь ему,
кто испугался смерти?..
вставляет пулю он в гнездо,
и палец его мягок;
червь металлический, глистом
плоть продырявит яблок…
о, эта пуля-червячок…
незрячая неряха;
дарует ли Судьба щелчок?
но хмель был крепче страха…
пусть будет так… всё видел Бог;
глядят… Смерть на пороге…
к виску подносит… и оглох! –
щелчок был слишком громким.
и не поверил он ушам –
расхохотался дико,
заплакал вдруг, и плач мешал
с дрожащею улыбкой.
– я не хочу под свод могил! –
безумно взвыл четвёртый;
– как допустили, как смогли:
наш друг свалился мёртвым!
проклятый хмель всему виной!
стряхнём же чары эти,
пока не скошены слепой
рукой костлявой Смерти!
но третий взял его за грудь,
встряхнул, оскалив зубы:
– теперь ты хочешь умыкнуть,
мозги увидев трупа?
он был наш друг, наш пятый брат,
лежит в кровавой луже;
куда его глаза глядят,
но не тебе ли в душу?
мы вместе сели в ритуал,
все до тебя рискнули;
быть может, он в себя стрелял
твоей злосчастной пулей!
он жить достоин, он, резвей,
чем ты, курок нажавший! –
здесь только начали трезветь, –
поют над домом Стражи…
блестели слёзы на щеках,
пока буянил третий;
четвёртый с просьбой на
