class="empty-line"/>
ни старым был, ни молодым…
на лошади скелете…
черты знакомы, знать горазд,
гляжу на бабку:
– стойте… так это пугало у вас
висит на огороде!
что оно делает в Лесу,
куда за полночь скачет?
как живы – жерди рвань несут,
на этой мёртвой кляче…
– он человеком был рождён…
забыл людские песни;
теперь глядит на небосклон,
бежит за Дамой Крести…
в ту ночь крутил он барабан,
где спит могил долина,
где сын пропал и каждый пьян–
он застрелил мне сына…, –
и проводила Седока
тяжёлым взглядом долгим;
пока он прочь не ускакал,
не шевелилась в лодке,
а после оглянулась: резь
в глазах от её взгляда;
– он – житель дома 26,
там проживал когда-то…
его сгубил азарт… клянёт
себя за неудачу;
но помещён на огород,
и долг его оплачен,
и что положат на весы,
где куш сорвали честно?
пусть не в любви, так чей-то сын
него погибнет вместо?..
мы плыли долго… а река
стеклом шуршала чистым,
темна, как то, что с языка
людей срывает Мысли…
и вдруг петух взлетел на жердь –
на куст в прибрежный бархат,
и начал, дребезжа, хрипеть –
согнулся зоб, как арфа,
и Время, мёртвая звезда,
помчалось прочь по склону;
я вижу бабкины глаза,
а дальше что – не помню…
*
проснулся… свет – как сотни ламп,
и день ушёл за полдень;
я в доме, что снимаю… сам
сюда явился вроде…
но сладко двигаюсь едва,
лежу, уставший жутко,
что в яме сгнивший в холода,
листвой укрытый жухлой.
как будто выросли грибы
на мне и мох вонючий;
а то, что было – словно быль…
не знаю… странный случай…
каких фантазий колорит…
одно я понял тут же:
не стоит с кем попало пить
из незнакомых кружек;
но даже если это сон
и пьяное блуждание –
заросший дом стоит весом
теперь в его молчании…
а бабка, что живёт вблизи –
колдуньи вижу образ?..
набраться смелости, визит
ей нанести ещё раз?..
так думал я – про быль и миф,
лежал, постельный кокон;
где Август, только наступив,
уже гулял вдоль окон…
решился: к бабке в дом, где шест
несёт живые плечи…
а после – к дому 26,
где был Седок замечен…
…и, вскоре, только отпустил
меня отвар чудесный,
пошёл – как прежде Гавриил,
но я пошёл за вестью;
…теперь всё по-другому здесь,
а День шумит крикливо;
цветов предсмертная болезнь –
едва… пестра, красива…
как пахнет небо в волосах,
пастельным, томным лоском,
где Август с песней на устах
на Ново-Бочаровской.
вон двор, где сушится бельё –
там воду нёс для бабки,
а лопухи и василёк
забор подпёрли шаткий;
смотрю над ним на огород,
там Пугало повисло;
боюсь, и прошибает пот,
и мысль бежит за мыслью:
а дома, вроде, никого…
хватило мне дурмана:
где чай креплёный, что кагор –
пойду отсюда, ладно…
и, посмотрев ещё чуть-чуть,
но вроде не замечен –
ушёл, на край держа свой путь,
боясь там с ведьмой встречи.
дом 26, как и во сне,
стоял, а дверь закрыта;
зарос, как прежде, с виду нем,
одет в травы хламиду.
я сразу вспомнил Пятерых,
шагнувших в бабкин погреб;
где ведьмин сын – был скор и лих,
как все: рука не дрогнет…
взглянуть в окно, где темнота?..
залезть? – незваный зритель…
не удивлюсь, увидев там…
не знаю, что увидев…
боюсь… светлей, чем от костра
в глазницах дома темень…
но любопытство гонит страх,
забыв о нём на время;
и вот я, сам не свой уже,
в бурьян под окна лезу,
не помня всех подобных жертв,
трясущийся, но трезвый.
на подоконнике ладонь,
нога – и вот я в доме;
один: в тиши застывший дом,
дай Бог, но час неровен.
прогнивший пол… ступаю… шаг…
плыву, как туча в небе;
повсюду только гул в ушах,
навязчивый, как мебель.
иду вдоль комнат пустоты:
диван, что въелся в стены,
стул деревянный, свис надрыв
обоев жёлто-серых…
и кучки по углам, что прах,
со стен побелки крошев;
гниения Времени размах
посеял дыр горошек…
два раза обошёл весь дом:
молчит, а сердце мучит;
отсюда начинался дол
во сне – Лесной дремучий…
беру какой-то древний стул,
сажусь на центр зала,
прикрыв глаза, и много дум
как пятен, замелькало.
что в этом доме я забыл?
к чему мне эта правда?
и непонятен мой же пыл,
зачем всё это надо?..
но, побывав уже во сне,
явившись в тайн обитель,
найти бы оправдание мне
того, что там увидел.
я чую сырость этих стен –
молчат, времён остатки,
и понимаю вместе с тем,
что, в общем, нет загадки;
и снова мысли движут явь,
и Три глаголют стража,
и не пойму опять, где я,
но мне уже не важно…
*
я сердцем слышу голоса –
гудят над крышей хлипкой;
три Матери, роднят леса:
Берёза, Ель и Липа.
как будто в кронах высоко,
где птицы стелют гнёзда,
детишки ходят босиком
и всё не так серьёзно.
там словно знают больше нас
и помнят тоже больше…
столкнуть сей молчаливый пласт
навряд
