вдову посылали из одного кабинета в другой, и в конце концов ей приходилось возвращаться домой ни с чем. "Где же он, этот закон? — с горечью думал Гавриил. — Что-то не видно…"
Но как бы тяжело ни приходилось Фекле Андреевне, она последние гроши откладывала сыну на образование.
В 1758 году в Казани открылась мужская гимназия, первая в российской провинции. Это славное учебное заведение находилось под ведомством Московского университета, основанного великим Михаилом Ломоносовым и меценатом Иваном Шуваловым, фаворитом императрицы Елизаветы Петровны.
Первым директором Казанской гимназии (тогда говорили: "командиром") стал асессор Московского университета Михаил Иванович Веревкин. Амбициозный молодой человек, любимец и правая рука графа Шувалова, с первых же дней стал рьяно исполнять свои обязанности казанского просветителя. Так получилось, что Веревкину оказывали содействие первые люди империи, он обладал большими полномочиями и умело ими пользовался. Начал он с того, что снял для гимназии самый большой и красивый дом в Казани и выписал дорогую мебель из Москвы. Затем пригласил московских преподавателей, посулив приличное жалованье и возможность продвижения по службе. Это были в основном молодые люди, у которых недостаток опыта компенсировался пылкой решимостью посвятить себя народному просвещению.
Державин серьезно подготовился к вступительным испытаниям и был принят с высокими баллами. Вместе с ним, к его великой радости, в гимназию поступил Митенька Неклюдов. К тому времени исполнилось им по пятнадцать лет…
Глава 2
ГИМНАЗИЯ
— Кто знает, почему Казань называется Казанью? — спросил гимназистов учитель истории Евграфий Данилович Осколков.
Все молчали и переглядывались.
— В древние времена здесь жили волжские булгары. Народ кочевой, бедный. Решили они построить город, дабы жить оседло. Пришли к колдуну, спросили, в каком месте лучше начать строительство. Он и говорит: "Вот вам казан (котел), вройте его в землю и налейте воды. Коли закипит в нем вода без всякого огня, то, значит, там и быть городу! А не закипит — ищите в другом месте". Долго искали булгары: нигде не закипает вода. Наконец пришли они на берег озера Кабан, поднялись на холм, закопали казан, налили воды. И случилось чудо — вода закипела! В честь того казана и был назван славный город.
— А как Казань стала татарской столицей? — спросил Митя Неклюдов.
Меряя шагами аудиторию и размахивая руками, Осколков увлеченно рассказывал о монголо-татарской орде, о присоединении к ней Волжской Булгарии, о нашествии татар на русские земли и о великом Стоянии на Угре и взятии Казани Иваном III.
— Матушка наша, императрица Елизавета Петровна, взо-шед на престол, разрешила татарам селиться везде, где им пожелается, и с тех пор в Казани все равны в правах — и русские, и татары. Не удивлюсь, господа, если среди вас тоже найдутся татары или их дальние родичи.
Державин вскинул руку:
— Во мне течет татарская кровь, господин учитель. Я — потомок мурзы Багрима, которого окрестил великий князь Василий Темный!
В классе пробежал недоверчивый смешок, но Осколков строго потребовал тишины. Он подошел к большеглазому юноше, статному, с длинными светлыми волосами, волной спускавшимися на плечи.
— Должен заметить, что вы совсем не похожи на татарина, — с улыбкой заметил он. — Ваше имя?
— Гавриил Державин!
Историк кивнул и стал серьезным.
— Мне известен славный род Державиных. Он и впрямь берет начало от Багрима. Итак, — он окинул глазами класс, — вы напрасно смеялись, друзья мои. Перед нами — потомок великого мурзы!
Гимназисты притихли, с любопытством глядя на своего товарища. После этого случая все стали звать Державина Мурзой.
Учителя Казанской гимназии, выходцы из Московского университета, были кумирами своих учеников. А директор Михаил Веревкин, настоящий рыцарь просвещения, стал одним из самых уважаемых людей в Казанской губернии, вторым после губернатора. Чтобы наглядно продемонстрировать успехи своих воспитанников, он затеял поставить силами гимназии известные пьесы русских и иностранных авторов. Поскольку императрица Елизавета Петровна страстно любила театр, то и сценические воплощения гимназистов приветствовались властями.
В Казанской гимназии был поставлен "Гамлет" Шекспира в весьма свободном переводе Сумарокова. Юные актеры, не имевшие о подлиннике никакого представления, свято верили, что благородный датский принц, победив предателя-короля Клавдия, благополучно женился на Офелии и стал добрым и справедливым владыкой своей страны. Так перевел "Гамлета" Сумароков. Но шекспировская мысль все-таки пробивалась сквозь вольное авторское прочтение. Особенно ясно она звучала в монологе "Быть или не быть":
Умреть… и внийти в гроб — спокойствие прелестно,
Но что последует сну сладку? — Неизвестно.
Столь сложные произведения не всегда удавались гимназистам, и тогда Веревкин решил поставить спектакль собственного сочинения, простой и понятный. Он задумал привлечь к нуждам гимназии местных меценатов, и поэтому в его пьесе действующими лицами были губернатор, чиновники городской магистратуры и богатые купцы, которые по ходу действия постоянно жертвовали деньги для гимназии.
Веревкин лично руководил репетициями, стараясь, чтобы весь курс принял участие в постановке. Одни прилежно учили роли, другие готовили освещение, третьи подбирали реквизит.
Особое задание получили лучшие воспитанники, любимцы Михаила Ивановича — Державин и Неклюдов. Они должны были смастерить картонные фигуры Ломоносова и Сумарокова и, держа их перед собой, взобраться на священную гору Парнас, изготовленную реквизитной бригадой. По замыслу директора, Сумароков и Ломоносов, стоя на вершине Парнаса, поочередно воздавали хвалу императрице Елизавете Петровне, чей портрет красовался на задней кулисе сцены.
Фигуры великих поэтов, мастерски скопированные с портретов и раскрашенные масляными красками, получились очень похожими на оригиналы. На месте глаз были прорезаны дырочки, из которых выглядывали веселые глаза Гани и Мити. Имелась также небольшая прорезь возле губ, позволяющая свободно проникать звуку. Веревкин самолично взошел на гору Парнас, проверить, чтоб та не развалилась, а затем проэкзаменовал воспитанников: хорошо ли запомнили слова.
— Надобно не только не сбиться, но прочесть громко, с выражением, — неустанно наставлял он.
На генеральной репетиции мальчики старались от души. Начинал Державин стихами из оды Ломоносова с длинным названием: "На день восшествия на престол императрицы Елисаветы Петровны":
Великая Петрова дщерь
Щедроты отчи превышает,
Довольство муз усугубляет
И счастью отверзает дверь!
Ему вторил Сумароков — Неклюдов:
От скверных льстивых уст ты уши отвращай
И в утеснении невинных защищай…
И далее в том же духе, словно перекликаясь друг с другом, картонные Ломоносов и Сумароков продолжали славить императрицу.
***
Приближался день спектакля, приуроченный к годовщине открытия Московского университета.
— Ты хорошо запомнил слова? — беспокоился Державин, привыкший опекать друга. — У тебя стихи сложнее моих. Эх, надо было дать тебе роль Ломоносова!
— Что ты, — успокаивал
