и Бодлера,
Париж Дюма и Беранже!
Париж кокоток и абсента,
Париж застывших Луврских ниш,
Париж Коммуны и Конвента
И — всех Людовиков Париж!
Париж бурлящего Монмартра,
Париж Верленовских стихов,
Париж штандартов Бонапарта,
Париж семнадцати веков!
И тянет, в страсти неустанной,
К тебе весь мир уста свои,
Париж Гюи де Мопассана,
Париж смеющейся любви!
И я везу туда немало
Добра в фамильных сундуках:
И слитки золота с Урала,
И перстни в дедовских камнях!
Пускай Париж там подивится,
Своих франтих расшевели,
На черно-бурую лисицу,
На горностай и соболя!
Но еду все ж с тоской в душе я!
Дороже мне поклажи всей
Вот эта ладанка на шее!
В ней горсть родной земли моей!
Ах, и в аллеях Люксембурга,
И в шуме ресторанных зал —
Туманный призрак Петербурга
Передо мной везде стоял!..
Пусть он невидим! Пусть далек он!
Но в грохоте парижских дней
Всегда, как в медальоне локон,
Санкт-Петербург — в душе моей!
БЕЛОЙ НОЧЬЮ
Белой мертвой странной ночью,
Наклонившись над Невою,
Вспоминает о Минувшем
Странный город Петербург…
Посмотрите! Посмотрите!
У Цепного Моста кто-то
В старомодной пелерине
Неподвижно смотрит вдаль…
Господин в крылатке тихо
Про него шепнул другому:
«Николай Васильич Гоголь —
Сочинитель «Мертвых душ»…
У Сената, сдвинув брови,
Гнет сверкающую шпагу
Незнакомец в треуголке
С пистолетом при бедре…
Отчего так странно-бледен
Незнакомец в треуголке?
Отчего сжимает петля
Золоченый воротник?
Чу! К нему, гремя оружьем,
С двух сторон подходят двое!..
Подошли! — «Полковник Пестель,
Нас прислал к вам государь!»
Белой мертвой странной ночью,
Наклонившись над Невою,
Вспоминает о Минувшем
Странный город Петербург…
Посмотрите! Посмотрите!
Вот задумался о чем-то
Незнакомец в альмавиве[6],
Опершись на парапет…
С Петропавловской твердыни
Бьют Петровские куранты,
Вызывая из могилы
Запоздавших мертвецов…
И тотчас же возле Арки —
Там, где Зимняя Канавка,—
Белый призрак белой дамы
Белым облаком сошел…
Зазвенели где-то шпоры…
И по мертвому граниту
К мертвой даме на свиданье
Мчится мертвый офицер…
«Германн!» — «Лиза!» И, тотчас же,
Оторвавшись от гранита,
Незнакомец в альмавиве
Смуглый профиль повернул!..
«Александр Сергеич, вы ли,
Вы ли это тот, чье имя
Я в своих стихах не смею
До конца произнести?..»
Белой мертвой странной ночью,
Наклонившись над Невою,
Вспоминает о Минувшем
Странный город Петербург…
СНОВА В ПЕТЕРБУРГЕ
Прощайте, немцы, греки, турки,
И здравствуй, русская земля!
В своем я снова Петербурге,
Я снова русский! Снова — «я»!
Еще вчера я был не русским!
И, запахнувшись в черный дым,
Гранитный воздух Петербургский
Еще вчера был не моим!
Сегодня ж, странный и бессонный,
Брожу по Невской мостовой
И с Александровской Колонной
Взлетевшей чокаюсь мечтой!
И в небо Питера, бледнея,
Уходит беженский угар…
И вновь я рифмою своею —
Целую Невский тротуар!..
ГРУЗОВИК № 1317
МЫ
Некие в смокинг одетые атомы,
Праха веков маринованный прах,
Чванно картавят, что, мол, «азиаты мы»,
На европейских своих языках!
Да! Азиаты мы! Крепкое слово!
В матерном гневе все наши слова!
Наши обновы давно уж не новы:
Киев и Новгород! Псков и Москва!
В наших речах — курский свист соловьиный,
Волга и Днепр! Океан и фиорд!
В наших речах — грохот снежной лавины,
Ржанье и топот Батыевых орд!
В наших глазах — золотой щит Олега,
Плеть Иоанна! Курганная тишь?
Мертвенный холод Байкальского снега,
Пламя Москвы и плененный Париж!
Эй, на запятки! Не вам ли завялым
Путь преградить разъярившимся нам?
Или, озлившись, мы хлопнем Уралом
По напомаженным вашим башкам!
В наших плечах — беломорские скалы!
В наших ушах — храп медвежьих берлог!
В наших сердцах — самоцветы Урала!
В нашей груди — древний каменный бог!
ГРУЗОВИК № 1317
1
Весь машинный свой век, каждый день по утрам
Волоча свои старые шины,
По брезгливым гранитным колонным домам
Развозил он шампанские вина!
И глотали в свои погреба-животы
Эти вина по бочкам с присеста
Их раскрытые настежь гранитные рты —
Обожженные жаждой подъезды.
И гудя, и шумя,
И кряхтя, и гремя,
Весь свой век должен был по подъездам таскаться
Грузовик № 1317.
2
Но однажды наутро у этих домов
Были начисто выбиты стекла!
И панель вокруг них вглубь на много шагов
От вина и от крови промокла!
«Эй, подвалы, чья доля лежит издавна
Под любым
