Рука его была холодной и равнодушной, как и его голос, как ивесь его облик, в котором не было ничего отчетливого, ничего запоминающегося,ничего человеческого.
— О чем вы, минхейр? — с трудом выдавила Гертджи,опустив глаза в пол.
— Отлично понимаешь, о чем! — усмехнулся ЧерныйЧеловек. — Залезла в кровать к хозяину?
— Что за непотребство вы говорите! Хозяин женат, даесли бы даже и не был, — я порядочная женщина!
— И что с того? — усмехнулся гость. —Порядочные женщины тоже хотят красиво жить и чувствовать себя хозяйками в доме!И зря ты, красавица, так меня сторонишься, я ведь мог бы тебе помочь!
— Я вас не понимаю, минхейр! — прошептала Гертджии сквозь опущенные белесые ресницы бросила на посетителя осторожныйвнимательный взгляд.
— Отлично понимаешь, красавица! — Он снова ущипнулее за подбородок твердой холодной рукой и проговорил совершенно другим голосом,громким и деловитым:
— Где твой хозяин? Мне нужно с ним поговорить поважному и неотложному делу.
— Мейстер ван Рейн в мансарде, в своеймастерской! — сообщила Гертджи и присела в полупоклоне. — Доложить овас, минхейр?
Она надеялась, что он наконец назовет ей свое имя, но онопять ускользнул, верткий и неуловимый, как угорь:
— Не надо, я сам о себе доложу. У него там, конечно,как всегда ученики?
Черный Человек кивнул и направился к лестнице.
Гертджи проводила его взглядом и с удивлением осознала, чтоопять не может вспомнить его лица. Вот, кажется, он только что стоял перед ней,а она уже не может припомнить, каков он из себя.
* * *
— Ваше имя? — терпеливо повторил Легов.
Ответом ему было молчание.
— Ну что ж, это только осложнит ваше положение. Думаю,вы понимаете, насколько оно серьезно. Мы все равно установим вашу личность,современные методы это позволяют, а потом выясним и все остальное. Узнаем, ктотолкнул вас на преступление.
— Они приказали мне, — настойчиво повторилахрупкая женщина, глядя прямо перед собой.
— Кто же эти они? — Евгений Иванович Легов в сотыйраз повторил свой вопрос, буравя преступницу холодным пристальнымвзглядом. —Вам все равно придется выдать своих сообщников, и чем раньше выэто сделаете, тем лучше для вас! Ведь вы не хотите стать единственной виновнойв том, что произошло?
— Сообщников? — женщина удивленно взглянула наЛегова, и ее белое безжизненное лицо исказилось гримасой, отдаленнонапоминающей усмешку. — Каких сообщников?
— Но вы же только что сказали, что они приказали вамэто сделать! Приказали наброситься на картину с ножом и изрезать ее!
— Вы ничего не понимаете! — холодно отрезалаженщина, и ее лицо снова окаменело, закрылось от внешнего мира, сделавшисьнедоступным, как банковский сейф.
Она и была чем-то вроде банковского сейфа, хранящего тайнуудивительного происшествия.
Женщина не только не объясняла причины своего чудовищногопоступка, не только не открывала имена предполагаемых сообщников, но несообщила даже собственного имени.
Ее маленький рост и хрупкое телосложение не обманывалиЕвгения Ивановича, он знал, что такие миниатюрные, слабые на первый взгляд людибывают на редкость сильными и упорными.
Но он и сам был крепким орешком.
Круглое лицо его на первый взгляд казалось приветливым идобродушным, но оно могло обмануть только тех, кто никогда близко несталкивался с начальником отдела безопасности Эрмитажа. Легов был человекомжестким, можно даже сказать — жестоким, а самое главное, чрезвычайно упорным.Так что в данном случае нашла коса на камень.
— Ну что ж, — проговорил он с деланнымдобродушием, откинувшись на спинку резного деревянного кресла. — Значит,вы не хотите ничего сообщить о своих сообщниках…
Женщина промолчала, и невозможно было даже понять, слышит лиона своего собеседника.
— А они тем не менее подставили вас…
На лице женщины не дрогнул ни один мускул.
— Ведь они не сказали вам, что картина, на которую вынабросились, была подделкой…
Легов рисковал.
Он выдал подследственной важную тайну, сообщил ей то, что досих пор не знала ни одна живая душа, кроме непосредственных участников событийи руководства музея. Но он считал, что тайна не покинет стен этой комнаты, атакая важная новость может сбить спесь с подследственной и заставить ееговорить.
И он не ошибся.
Белая неподвижная маска, окаменевшее лицо хрупкой женщинывдруг растрескалось и перекосилось, как будто раскололось на тысячу маленькихкусков. Легов на мгновение даже испугался, что подследственная действительнорассыплется в прах, как упавшая на каменный пол фарфоровая статуэтка.
— Вы лжете! — выкрикнула женщина, и впервые за всевремя допроса ее взгляд стал осмысленным и ясным.
— Ничего подобного! — Легов лениво потянулся,делая вид, что разговор ему смертельно наскучил. — Рембрандт не имеетникакого отношения к этой картине, она подделана, хотя и довольно искусно. Такчто вы совершенно зря разыгрываете здесь героизм. Это никому не нужно. Вашисообщники вас вульгарно подставили!
Он встал, сделал пару шагов к двери и повернулся к хрупкойженщине, как будто внезапно вспомнил о ней:
— Подумайте немного, стоит ли играть в эту игру. Явернусь через несколько минут и очень надеюсь, что вы будете вести себя какразумный человек.
Он вышел из комнаты, плотно закрыл за собой дверь и замер,как кошка перед мышиной норой. Он знал, что лед тронулся, подследственнаясломалась. Узнав, что ее поступок был напрасным, бессмысленным, что онанабросилась на фальшивую картину, она утратила внутреннюю опору, утратилауверенность в себе и теперь непременно заговорит.
Надо только немного выждать, дать ей созреть. Буквальнонесколько минут…
Как только дверь закрылась за Леговым, худенькая женщинабеззвучно встала, покосилась на дверь и взялась за массивное старинное креслочерного дерева.
Кресло было необыкновенно тяжелым, просто неподъемным, но вхрупкое тело женщины словно вселилась какая-то нездешняя сила. Она поднялакресло, как пушинку, подбежала к огромному окну и бросила кресло в проем.
Огромное стекло, одно из немногих сохранившихся в музеерозоватых зеркальных стекол восемнадцатого века, треснуло и разлетелось намелкие куски, тяжелое черное кресло вылетело в окно и с грохотом обрушилось натротуар. И сразу же вслед за креслом в окно ринулась хрупкая женская фигура.
