Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
– Принеси мне ножи, чтоб их…
– Гейб еще не вернулся.
Ключи от сейфа были только у соцработников.
Лайза постукивала по сапогу Бобби, вежливо, словно просила погладить, поиграть с ней в мячик.
Бобби принес из холодильной камеры стейк. Небо стало лавандовым. Скоро рассвет.
Он дал собакам понюхать мясо. Звал их, ворковал, манил их в мастерскую напротив столовой. Я осталась под деревом.
Когда он вошел туда, когда он их всех там собрал, он забил их до смерти кувалдой. Я этого не видела, но слышала, а из-под дерева видела, как брызгала кровь, как стекала по стенам. Я думала, он скажет что-то вроде: “Лайза, солнышко ты мое ласковое”, но он не сказал ни слова. Вышел он весь в крови, на меня даже не глянул, ушел в казарму.
Приехала медсестра с метадоном, и все встали в очередь на завтрак. Я включила электросковородку, начала делать тесто для оладий. Все злились, потому что с завтраком я возилась долго.
Когда начали подъезжать трейлеры с киношниками, никого из персонала еще не было. Киношники немедля взялись работать: осматривали натурные объекты, набирали массовку. Метались взад-вперед с мегафонами и рациями. Почему-то никто из них не зашел в мастерскую.
Моментально начались съемки первой сцены: дублер Энджи Дикинсон – каскадер – отъезжал на машине от спортзала, а над радаром висел вертолет. Машина должна была въехать в радар, а душа Энджи – воспарить и попасть в его тарелку, но машина въехала в мыльное дерево.
Мы с Бобби приготовили обед. Мы были такие измочаленные, что ходили медленно-медленно, той же походкой, которой киношники требовали от всех статистов-зомби. Мы не разговаривали. Один раз, когда я делала салат с тунцом, я сказала вслух сама себе: “Майонез пикантный?”
– Что ты сказала?
– Я сказала: “Майонез пикантный”.
– Ох ты. “Майонез пикантный”! – и мы засмеялись, без удержу. Он прикоснулся к моей щеке, легонько, как птичье крыло.
Киношники сказали, что радар – шиза, полный отпад. Энджи Дикинсон понравились мои тени для век. Я сказала ей, что это обыкновенный мел, тот самый, которым мажут бильярдные кии. “За этот синий – умереть не жалко”, – сказала она мне.
После ланча один седой светотехник – что это такое, я сама не знаю – подошел ко мне спросить, где ближайший бар. Один бар там был – на шоссе, в сторону Гэллапа, но я ему сказала, что в Альбукерке. Сказала, что сделаю все что угодно, лишь бы меня подвезли до города.
– Насчет этого не переживай. Залезай в мой пикап, и едем.
Бам-м, бух, тр-р-р.
– Боже праведный, что это было? – спросил он.
– Ограда от скота.
– Ну и ну, вот ведь богом забытое местечко.
Наконец мы выехали на автостраду. Как здорово: шум шин по битуму, ветер задувает в кабину. Полуприцепы, бамперы с наклейками, дети на задних сиденьях дерутся. Трасса 66.
Доехали до взгорка: под нами – широкая долина и Рио-Гранде, над нами – красивые Сандийские горы.
– Послушайте, мне вот что нужно – деньги на билет домой, до Батон-Ружа. У вас не найдется, а? Долларов шестьдесят?
– Легко. Тебе нужен билет. Мне – стопочка. Все образуется.
Скорбь
– О чем только эти две дамочки могут разговаривать все время? – спросила за завтраком миссис Вахер у своего мужа.
В другом углу открытой веранды с крышей из пальмовых листьев, где размещался ресторан отеля, сестры не притрагивались к папайе и huevos rancheros[138] – позабыв о еде, все разговаривали, разговаривали. Потом прохаживались вдоль моря, полуобернувшись друг к другу. И разговаривали, разговаривали. Волны подкрадывались к ним, окатывали, и тогда сестры смеялись. Та, что помоложе, часто плакала… Когда она начинала плакать, старшая замирала, утешала сестру, совала ей бумажные платки. А уймутся слезы – опять разговоры. По ней не скажешь, что она суровая – по старшей сестре, – но она никогда не плачет.
* * *
Другие постояльцы отеля по большей части сидели рядышком в полном молчании: и в ресторане, и в шезлонгах на песке; иногда роняют пару фраз: мол, погода бесподобная, море – бирюзовое, или велят детям сидеть прямо. Молодожены перешептывались между собой, поддразнивали, кормили друг дружку кусочками дыни, но в основном молча смотрели друг на дружку и не могли насмотреться: глаза, руки. Немолодые супруги пили кофе и читали книги или разгадывали кроссворды. Их диалоги были краткими, слова – односложными. Те, кто друг другом был доволен, разговаривали так же мало, как и те, кто ощетинился от обиды или досады; и только темп речи различался: у первых – ленивый полет теннисного мяча туда-сюда, у вторых – шлепки проворной мухобойки.
* * *
Вечером, при свете фонаря, немцы, супруги Вахер, играли в бридж с такими же пенсионерами – супругами Льюис из Канады. Тут все были серьезными игроками, так что за столом беседа сводилась к минимуму. “Хлоп-хлоп” – раздача карт, “хм-м” мистера Вахера. “Два без козыря”. Громыхание прибоя, позвякивание кубиков льда в их бокалах. Женщины иногда разговаривали: про то, что завтра собираются пробежаться по магазинам, про экскурсию на Ла-Ислу, про загадочных разговорчивых сестер. Старшая – какое изящество, какое самообладание. Ей за пятьдесят, но она еще очень даже ничего, и с самомнением. Младшая – ей за сорок – хорошенькая, но за собой не следит, смиренная. Ну вот опять – расплакалась!
Миссис Вахер решила обработать старшую сестру во время утреннего заплыва. А миссис Льюис заведет разговор с младшей, которая никогда не купается, никогда не загорает, а только дожидается сестру, прихлебывая чай, с нераскрытой книгой в руке.
* * *
В тот вечер, пока мистер Вахер ходил за картами и блокнотом для записи счета, а мистер Льюис заказывал у стойки выпивку и закуски, их жены объединили крупицы новой информации:
– Они так много разговаривают, потому что двадцать лет не виделись! Вообразите! Сестры! Мою зовут Салли, она живет в Мехико, замужем за мексиканцем, трое детей. Разговаривали мы по-испански, она вообще – вылитая мексиканка. Недавно ей сделали мастэктомию, вот почему она не ходит купаться. Через месяц у нее начнется лучевая терапия. Наверно, поэтому она все время плачет. Вот все, что я выяснила; тут пришла сестра, они пошли переодеваться.
– Нет! Она не потому плачет! У них только что умерла мать! Две недели назад! Можете себе представить… А они взяли и на курорт приехали!
– Что еще она рассказала? Как ее зовут?
– Долорес. Она медсестра из Калифорнии, у нее четверо сыновей, уже взрослые. Она сказала, что их мать недавно скончалась, что им с сестрой надо много о чем поговорить.
Женщины разложили все по полочкам. Салли, эта добрая душа, все эти годы, наверно, заботилась о немощной матери. Когда старушка в конце концов умерла, у Долорес проснулась совесть: сестра заботилась о матери, а Долорес ни разу их не навестила. А теперь у сестры онкология. Приехали они сюда за счет Долорес: это она расплачивается с таксистами, с официантами. А в бутиках в центре покупает Салли одежду – они сами видели. Все понятно. Чувство вины. Она жалеет, что так и не увиделась с матерью, пока та была жива, хочет приласкать сестру, пока и та не умерла.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
