Ара
Суджин одержима карьерой в рум-салоне. Сегодня она пригласила живущую напротив Кьюри в нашу квартирку, и мы втроем, устроившись на полу треугольником, разглядываем из окна улицу. Она пестрит и сверкает барами. Мимо плетутся пьяные мужчины в деловых костюмах, размышляя, куда бы завернуть на следующий круг алкомарафона. Уже поздно, и из бумажных стаканчиков мы попиваем соджу[1].
Кьюри работает в «Аяксе», самом дорогом рум-салоне в Нонхене. Мужчины водят туда клиентов и партнеров, чтобы в темных продолговатых комнатах за мраморными столами обсудить дела. Я ушам не поверила, узнав от Суджин, сколько эти бизнесмены платят девушке вроде Кьюри за ночь – чтобы та просто сидела рядом и наполняла их стаканы спиртным!
До знакомства с Кьюри я даже не слышала о рум-салонах, но теперь, зная, на что обращать внимание, вижу их в каждом переулке. Снаружи они практически незаметны. Указатели прячутся над затемненными лестницами, ведущими в подземные миры. А в этих мирах мужчины платят за возможность побыть напыщенными королями.
Суджин хочет тоже найти работу в этой сфере – ради денег. Сейчас она выспрашивает, где Кьюри исправила себе форму глаз.
– Я сделала пластику в Чхонджу, – с сожалением говорит Суджин. – Роковая ошибка. Просто посмотри на меня.
Она широко открывает глаза. Да, слишком высоко пришитая складка правого века придает ее взгляду лукавости и раскосости. И даже если не обращать внимания на эту асимметрию, из-за чересчур квадратных черт лица Суджин сложно назвать красивой по чисто корейским канонам. К тому же ее нижняя челюсть чересчур выдается.
Кьюри же, напротив, добилась невероятной красоты. Швы на ее двойных веках естественно-незаметны, нос слегка вздернут, скулы сужены, а заостренный подбородок очарователен – благодаря реконструкции челюсти. Длинные перистые ресницы наклеены вдоль татуажных стрелок на глазах, а регулярная светотерапия делает кожу молочно-белой и сияющей. Совсем недавно Кьюри без умолку рассказывала о масках из листьев лотоса и керамидосодержащих добавках, улучшающих вид зоны декольте. Лишь одно в себе Кьюри, как ни странно, не тронула – волосы, темной рекой ниспадающие на спину.
– Какой я была глупой. Мне следовало подождать еще пару лет. – Бросив на идеальные черты Кьюри очередной завистливый взгляд, Суджин вздыхает, смотрится в маленькое зеркальце и добавляет: – Бесполезная трата денег.
Вот уже три года мы с Суджин снимаем квартиру на двоих. Мы вместе ходили в среднюю и старшую школу в Чхонджу. Старшая школа – профессиональное училище, потому учеба там длится всего два года, но Суджин не закончила даже ее. Она всегда рвалась в Сеул, лишь бы сбежать из детдома, где выросла, и после первого года учебы решила попытать счастья в академии парикмахерского искусства. Однако с ножницами она управлялась неважно, а портить парики оказалось затратно, потому Суджин ушла оттуда, предложив мне занять ее место.
Теперь я – полноправный стилист, и несколько раз в неделю, ровно в десять утра, Суджин приходит ко мне на мытье и сушку головы, а потом отправляется в свой маникюрный салон. Несколько недель назад она привела мне новую клиентку – Кьюри. Для маленьких парикмахерских ухватить девушку из рум-салона – большая удача и выгода: таким каждый день нужны профессиональная укладка и макияж. В Кьюри меня раздражает одно: иногда она разговаривает слишком громко, хотя Суджин объяснила ей, что у меня нет проблем со слухом. А еще за спиной я часто слышу, как она шепчется о моем «положении» в парикмахерской. Однако, мне кажется, она делает все это не со зла.
Суджин тем временем продолжает жаловаться. Она переживает из-за век, сколько я ее знаю, – и до, и после операции. Оперировавший ее доктор был супругом одной из наших преподавательниц и занимался мелкой пластической хирургией в Чхонджу. В тот год около половины учащихся школы сделали операции на веках, потому что преподавательница предложила скидку пятьдесят процентов. Другая половина, включая меня, не могла себе позволить даже этого.
– Я так рада, что мне больше не нужны операции, – признаётся Кьюри. – Я хожу только в одну клинику, лучшую и старейшую в «Поясе красоты» в Апгуджонге. Такие актрисы и певицы, как Юн Минджи, тоже часто там бывают.
– Юн Минджи! Обожаю ее! Она такая красивая. К тому же она очень приятный человек. – Суджин с восхищением смотрит на Кьюри.
– Эх. – На лице Кьюри читается досада. – Да уж, с ней точно все в порядке. Думаю, она ограничилась лазерной шлифовкой, когда после съемок нового шоу у нее появились веснушки. Эти съемки проходили в деревне, только представь, сколько там солнца!
– О да, нам нравится это шоу! – Суджин пихает меня локтем в бок. – Особенно Аре. Она с ума сходит по тому парню из бой-бенда «Краун», самому младшему! Видела бы ты, как она каждую неделю после окончания программы слоняется по комнате.
Делая вид, что хочу ее стукнуть, я качаю головой.
– Тэин? Я тоже считаю, что он милашка! – Кьюри снова говорит слишком громко, и Суджин с огорчением смотрит на нее, затем – на меня. – Его менеджер иногда ходит в «Аякс» с другими мужчинами. Эти типы носят самые облегающие костюмы, какие я когда-либо видела. Вероятно, они инвесторы: менеджер всегда распинается перед ними о том, насколько Тэин популярен в Китае.
– С ума сойти! В следующий раз напиши нам сообщение. Ара все бросит и побежит к тебе, – с улыбкой просит Суджин.
Я хмурюсь и достаю записную книжку с ручкой – их я предпочитаю телефону. Писать от руки – это же почти как говорить.
«Тэин слишком юн, чтобы ходить в такие места, как “Аякс”», – пишу я.
Кьюри наклоняется и смотрит на текст.
– Чунг Тэин? Он наш ровесник. Ему двадцать два.
«Это я и имею в виду».
Кьюри и Суджин смеются.
Суджин ласково называет меня «иногонджу», или «русалочка». Это потому, говорит она, что русалочка потеряла голос, а затем снова обрела его и жила счастливо. Я не уточняю, что это мультфильм, к тому же американская версия. В оригинальной истории героиня кончает жизнь самоубийством.
Мы с Суджин познакомились на первом году обучения в средней школе, когда нам поручили работать на тележке с бататом. Многие подростки в Чхонджу так зарабатывали себе зимой на карманные расходы: стояли на углах заснеженных улиц, жарили батат в маленьких жестяных бочках на углях и продавали на несколько тысяч вон каждый. Разумеется, этим занимались только плохиши, те, кого называют илджин – бандой; такие есть в каждой школе. Ботаники же были заняты подготовкой к вступительным экзаменам и ели ланчи из милых маленьких коробочек, которые по утрам собирали им мамы. Опять же, те, кто торговал бататом, были хорошими плохишами. По крайней мере, за деньги мы предлагали людям хоть что-то. Настоящие плохие ребята отнимали деньги просто так.
