Алиса вздохнула и задернула занавеску.
Нежное прикосновение к плечу — рука скользит ниже — губы встречают такие же нежные губы, и кожа прикасается к такой же шелковой коже… Знакомый запах и знакомство со вкусом… Ритмичные движения, истома во взгляде, испарина на лице… Что-то не вмещается в грудь и, опускаясь, клокочет ниже живота…
Прежде Кирш не снились такие сны. За столько лет — от силы пару раз, и то не с такими яркими ощущениями, не с таким чувством реальности происходящего. Проснувшись, Кирш долго не открывала глаза, чтобы не потерять лица Алисы, такого ясного в ускользающем уже сне.
Что-то зажужжало рядом, и Кирш поняла, что она одна в большом холодном доме.
— У-у-у! — Она обреченно потянулась.
Подложив под щеку ладонь, Кирш смотрела на маленькую подпрыгивающую серебристую коробочку: в полудреме этот вибрирующий предмет казался ей сверхъестественным устройством для мгновенного переноса человека из мира сна, из собственного мира в реальность других людей; наконец, взгляд обрел четкость, Кирш взъерошила челку, дотянулась до телефона и, увидев определившийся номер, просипела:
— Привет, Ден, чего хотел?
— Кирюш, не вылезай, пожалуйста, никуда! У твоих уже «наружка»: пасут, когда ты к Максимке наведаешься, так что сиди, деньги на телефон кину.
— Им, кроме меня, никто в голову не приходит?
Кирш задумчиво смотрела на потолок, на котором расплывались солнечные блики. «Наверное, от хрустальной вазы возле окна», — подумала она и ощутила заполнившее ее безразличие: хотелось смотреть на эти танцующие золотые блики, на подрагивающие за окном пустые ветки березы, на собственные ногти… Смотреть без мыслей, без терзаний, без ропота. Так бывает, когда мозг и душа заключают временное перемирие, устав думать и чувствовать, и человек превращается в растение, в стены, в воздух… Надолго ли? Прежде Кирш, замечая у кого-то такое состояние, затянувшееся долее, чем на день, считала это тревожным признаком — симптомом опустошения, которым человек спасается от сумасшествия. Чем больше травма, чем сильнее боль, тем глубже, бездонней пустота и тем труднее выбраться из этого колодца назад. Кирш поймала себя на этом желании — «нырнуть», с силой потерла глаза и переспросила Дениса: ей показалось, он что-то сказал секунду назад,
— А тебе, говорю, не приходит?— Голос Дениса звучал строго.
— Приходит.
— Что, опять ваша женская ревность?
— Тут, Денис, не женщины, тут бабки.
— Надежный мотив. Говори.
— Пока не могу. Будь.
— Ну и дура! Алло? Алло?!
Кирш нажала на кнопку и села на диване, пытаясь на ощупь понять, что представляет из себя ее прическа после пробуждения.
Она заглянула в рюкзак и, перерыв все его содержимое, разочарованно отбросила: ни тоника, ни крема там не было. Пригодились только зарядник для телефона и маникюрный набор. Кирш не выносила неухоженные ногти.
Она и сама не знала, про какие «бабки» сказала Денису, это была не более чем интуиция. Но Лиза ведь зачем-то приезжала к Долинской, и тому могло быть только две причины: или она, Кирш, или героин. Наркотиков Лиза не употребляла. Но… Лиза ведь могла угрожать Галине. С тех пор как Кирш услышала от Кот об этой их странной встрече, она обдумывала этот факт снова и снова — тихая и безобидная Лиза была способна на тихие, но небезобидные поступки. Она часто сжимала свои узкие губы и, притаившись, ждала того времени, когда ее ответ будет больнее. Можно было представить, например, как молчаливая Лиза, оказавшись в доме Долинской, достает из сумочки охотничий нож и надрезает холст одной из коллекционных картин, например, со словами: «Если вы не оставите в покое Кирш, пострадает ваш Ван Гог!»
Как говорил Денис: «Ваши «тематические» — народ отчаянный по делу и не по делу — всегда рвутся в бой: в задушевном разговоре, в дружбе, в работе, в любви». Кирш кивала, но соглашалась лишь отчасти: она балансировала между словами «отчаянный» и «отчаявшийся». Все знакомые ей лесбиянки, не признаваясь в том друг другу, страдали от комплекса несоответствия, ожидали насмешек и пытались убедить себя в том, что им «нечего терять». И именно поэтому они, как правило, сдерживали свои обещания. И чаще всего не обещали ничего хорошего. Да ничто и не имело для них ценности, кроме отношений.
Кирш вспомнила, как сорвала выставку в галерее Рафаэля. «Ну и ладно, значит, не судьба», — подумала она то ли о той девушке, то ли о своих работах и карьере, но отнюдь не о сотрудничестве с Рафаэлем: он был ей неприятен.
Рафаэль между тем прогуливался по галерее Андрея с бокалом шампанскою в руке и приветствовал остальных гостей выставки так же по-хозяйски, как делал бы это в своей галерее в Москве.
— И что же, надолго к нам в Питер? — опередила Алису какая-то дама в тонированных очках.
— Погода у вас не располагает… Думаю, не больше чем на пару дней.
Рафаэль находился на этой выставке ради заказа Галины. За оценку и доставку он получал проценты, которые вполне его устраивали: у Долинской всегда был чистый, качественный героин.
Пока Андрей общался с гостями, Алиса наблюдала за Рафаэлем: этот человек, нелестно отозвавшийся о Кирш, был тем не менее частичкой Москвы, где Кирш жила, и единственный из всех посетителей знал ее лично.
— Не скучаете? — Алиса поймала темные глаза Рафаэля и требовательно удержала на себе его взгляд.
— Нет, Алисочка, благодарю.
— А вы давно видели Кирш?
Рафаэль с любопытством приподнял брови,
— Давно, дорогая. Хотя совсем недавно она ночевала в мастерской моего друга Поля, в нашей мастерской.
Алиса извинилась и поспешила отойти, якобы стремясь к кому-то, стоящему у лестницы: она боялась сказать Рафаэлю что-то лишнее, например: «Значит, вы знаете, что у Кирш проблемы?» — или, того хуже: «Вы знаете, что Кирш подозревают в убийстве ее подруги?» К тому же Рафаэль приобретал картины для другого неприятного Кирш человека — Долинской.
Рафаэль пожал плечами и тут же забыл об Алисе, оказавшись в приветственных объятиях известного музыканта.
Алиса, уже разговаривая у окна с Капой, снова покосилась на Рафаэля.
— Рафик, он и есть Рафик, — сказала вдруг она.
— А чем он тебе насолил?! — Капралов расплылся в своей широкой улыбке.
Алиса тоже улыбнулась; пусть лучше никто здесь не будет олицетворять Москву и приближать ее к далекой дерзкой девушке, чем приближать так — иллюзорно; это все равно что подменять фотографию негативом,
— Знаешь, Саш, — Алиса чокнулась своим бокалом с Капраловым. — Помнишь, ты о звездах говорил?..
Капа заинтересованно мотнул головой. Алиса сделала глоток.
— Есть люди, которым эти звезды не нужно показывать: ни в небе, ни в луже под ногами, где эти звезды отражаются!
