— Одну песню. Потом я уволоку тебя отсюда за волосы,если потребуется, — отрезала она.
Энди была в ярости. Отчего — потому что кто-то другой пел,впитывая чужое внимание? Или потому что я хотела послушать, как поет кто-тодругой?
— Отлично.
Хотя я даже не была уверена, что она сказала дальше. Я нерасслышала ее слова за….. голосом Эвана.
Я не помню, как протискивалась обратно сквозь толпу. Непомню, как толкалась, пихалась и отдавливала ноги. Но внезапно я оказалась там,и он сидел на стуле ударника с прекрасной акустической гитарой на колене. Онапела для него так же, как он пел для меня. Его пальцы скользили по ладам, и онперебирал струны без медиатора. Его голова покачивалась в такт ритму, которыйон создавал из ничего.
Вокруг меня танцевали люди. Они раскачивались, ивздрагивали, и хватались друг за друга в ритме его болезненной мелодии. Мнетоже хотелось танцевать — мне нужно было прочувствовать эти ноты, — но яни за что бы не испортила его песню своей неуклюжестью.
А потом Эван поднял взгляд и увидел меня. Он улыбнулся, иглаза его снова вспыхнули ярче, чем прежде, и внезапно у меня в душе потеплело.
Его пальцы порхнули по струнам, и тоскливая, беспокойнаямелодия углубилась, назрела, сосредоточилась и усложнилась. Его голосвыхватывал новые слова из воздуха между нами. Это были его стихи, но и моитоже. Я не смогла бы их спеть. Не смогла бы их даже написать, но он исторг ихиз меня. И вернул их мне.
Они принадлежали нам обоим.
И я внезапно поняла.
Эван не был похож на остальных. Ни на художника, рисовавшегонаброски в центре Далласа, ни на поющую официантку в прошлом месяце. Он былчем-то большим, чем временная одержимость. Большим, чем песня на одну ночь,царапнувшая мою зудящую душу. Эван был…
Гений.
Слово это обладало изысканным вкусом, но я мысленнопроизнесла его тишайшим, почти неоформленным шепотом, не смея поверить.Возможно ли это? Не поэтому ли Энди настаивала на том, чтобы мы ушли? Она,разумеется, не могла этого знать, но и не нуждалась в подтверждениях. Ненуждалась — если это было настоящим и если оно предназначалось нам.
Если я не ошиблась, мы с Эваном можем дать друг другу все,чего всегда жаждали. Вместе мы сможем творить магию. Мы сможем творить музыку.Я вскормлю его талант, а он утолит жажду моей души. Он обретет славу, состояниеи признание публики, а я получу его. Если он на самом деле был гением, я смогувладеть им. Я смогу любить его. И если я буду очень, очень осторожна, мы сможемпрожить вместе почти полный срок человеческой жизни.
Моя мать однажды смаковала гения целых тридцать шесть лет.
Я стояла, застыв будто статуя, в комнате, полной движения,ошеломленная и потерявшаяся в звучании. Я больше не могла ни думать, ни дышать,а могла лишь упиваться его гениальностью, словно изголодавшаяся кошка — мискоймолока.
А когда он допел последние ноты, когда они, тяжелые иодинокие, повисли в моем сердце, холодная темнота вновь накрыла меня, и я паладухом. Я рухнула на пол грудой бездарных конечностей, неуклюжих пальцев. Изаплакала в пустоте.
— Мэллори! — яростно прошептала Энди, пытаясьпоставить меня на ноги, пока никто не заметил.
Но я не могла шевельнуться. Тишина была слишком тяжелой, и уменя не хватало сил ей противиться. Как вернуться к жизни во тьме после того,как вас согрел свет?
Эван отставил гитару и опустился на колени передо мной.
— Что случилось?
— Это было… прекрасно, — прошептала я,разочарованная и униженная собственным безыскусным, совершенно недостаточнымсловарным запасом.
Он сделал мне самый удивительный подарок, какой я когда-либополучала, а я даже не могу объяснить ему, что ощущаю.
— Спасибо.
Он ухмыльнулся и поставил меня на ноги, а в комнату издинамиков тем временем вползала новая музыка, холодная и механическая после тойкрови сердца, которую он только что пролил для нас.
— Никогда прежде ее так не играл.
Он мягко увлек меня в сторону от толпы, его карие глазасияли внутренним светом, и я готова была последовать за ним куда угодно. Я едвазаметила, что Энди пошла за нами.
— Полагаю, ты принесла мне удачу.
— Великолепно, — чуть слышно буркнула Энди. —Мэллори, нам нужно идти.
— Задержись на один танец, — попросил Эван, дажене взглянув на нее.
Его глаза предназначались мне. Как и его руки, и его губы, иего песни.
— Только на пять минут.
Я хотела. Отчаянно. Но это приведет лишь к унижению для меняи смущению для него. Так что я собралась было покачать головой, но Эндиопередила меня, мерзко захихикав.
— Мэллори танцует еще хуже, чем поет.
Я сердито покосилась на нее, затем, извиняясь, посмотрела наЭвана.
— Она права. Я не умею танцевать.
Даже смех Эвана звучал мелодично.
— Я не прошу вальса на уровне мировых стандартов. Всеголишь один медленный танец.
Прежде чем хоть одна из нас успела возразить, он обернулся,нажал кнопку на стереосистеме, и динамики смолкли. Толпа принялась былороптать, но он нажал еще одну кнопку, и медленная, страстная песня заполнилазал. Возмущение улеглось.
Первые ноты вели только бас-гитара и барабаны с тарелками,задающими ритм, но уже они принесли с собой видение влажных, знойных ночей искудной одежды. Вечеров, когда бывает слишком душно, чтобы касаться другихлюдей, но этого все равно хочется. Мне стало жарко, несмотря на работающийкондиционер, потому что Эван привлек меня к себе, и его волшебные, музыкальныеруки легли на мою талию. А когда дошло до слов, он начал мурлыкать их мне наухо так тихо, что никто больше не смог бы этого услышать.
Я не умела танцевать, совсем. Но я могла обнять его ипозволить ему двигаться за нас обоих согласно музыке, вести меня, играть намне, как он играл на своей гитаре.
Мне хотелось бы творить для него музыку, но я не могла. Яумею дарить искусство, но не создавать. И каждая унция самоконтроля, какая уменя оставалась, уходила на то, чтобы не дарить ему эту песню, которую онмурлыкал. Не лепить ее и не делать его собственной. Нашей. Я подавила этостремление и постаралась сосредоточиться на ощущении его ладоней на моей спине,его губ, мазнувших по моему уху. Я буду наслаждаться им обычным образом, пустьдаже всего несколько минут.
Заключенная в кольце его рук, я зажмурилась, а когда наконецоткрыла глаза, то увидела, что Энди следит за нами из-за его плеча — следит замной. Рик встал рядом с ней, держа в руках пару стаканов, но она отмахнулась отнего без единого слова и так и не отвела от меня сурового взгляда.
