смеха.
Понимание обрушилось на Паулу внезапно и сразило ее как удар под дых. Эрос любит дочь больше собственной жизни. Он сделает все для нее. Он захочет сделать все для нее. И в ту же секунду Паула решилась.
Ночью она снова выскользнула из постели. Уже в последний раз. Как можно тише достала сумку с вещами из шкафа, развернула письмо, которое целый день носила спрятанным в заднем кармане, и положила его на столе в кухне. Последнее, что она сделала, – прокралась к колыбельке, где спала Антония. Она склонилась над дочкой и поцеловала ее в лоб. Прощай, прошептала Паула по-шведски. Прощай, малышка. Я люблю тебя.
Она покинула дом, не оборачиваясь. Было только пять часов утра, и солнце еще не взошло над горизонтом. Первый автобус до Флоренции должен был прийти без четверти шесть. И он появился вовремя.
Она забралась в салон и села у окна. Слезы текли не переставая, с тех пор как она покинула дом. Какая-то старушка на заднем сиденье спросила, что у нее стряслось, но Паула ей не ответила. Только сидела и неотрывно глядела в окно автобуса, как крошечный городок Панцано в Кьянти исчезает где-то позади.
Больше она сюда не возвращалась.
Глава 48
Расмус
Вот и наступил последний день.
Над головой – непорочно голубое небо, словно в песне Теда Гэрдестада, и участники тургруппы «Солнце и пармезан» вовсю хозяйничают на лужайке. Щебечут птицы, скворчат сковородки. На обед сегодня запланирован жареный фенхель и итальянский томатно-хлебный салат, так называемая панцанелла. Все участники привыкли готовить еду вместе со своими напарниками, и дело у них спорится. Расмус с Кариной, Пия с Марианной, и лишь за третьим рабочим столом в одиночестве стоит Хильда. Данте больше нет с ними.
Расмус поглядывает на сестру: та режет испеченный хлеб с таким выражением на лице, словно находится в камере смертников. Когда утром Расмус проснулся, Карина была уже на ногах, или же она вообще не ложилась спать. Она сидела всклокоченная у окна их номера и, раскачиваясь туда-сюда, пустым взглядом смотрела в сад.
– Доброе утро, матушка Кари, – обратился к ней Расмус, но Карина не рассмеялась, как обычно, когда он над ней подшучивал. Лишь повернула к нему голову и осторожно кивнула, прошептав «доброе утро» с таким видом, словно на самом деле хотела сказать «туман смерти сгущается», подкрепив сие какой-нибудь подходящей цитатой из фильмов Бергмана.
Расмус хлопает сестру по плечу.
– Ты как, сестренка?
– Хочу взять этот нож и порезать себе вены.
– Тогда возьми лучше нож для мяса – он куда острее.
Расмус вспоминает выражение лица Карины, когда вчера вечером в саду появились Андерс с Юлией. Паника в ее глазах, как она тут же моментально протрезвела. Никто даже подумать не мог, что они так внезапно нагрянут. Прежде Андерсу никогда не приходило в голову отмечать годовщину их свадьбы. Но, думает Расмус, возможно, все действительно так, как сказала Карина, и в последнее время между ними было не все ладно. Может быть, именно поэтому Андерс решил сделать своей жене сюрприз и приехал сюда.
Это был всего лишь поцелуй, думает он следом. Глупый пьяный поцелуй. Ведь такая малость не может сломать двадцатилетний брак? Разрушить семью?
Или же как раз может?
Ему не хочется так думать. Это слишком жутко. И больно. Он хочет сохранить свое местечко на синем говардском диване в доме в Норртелье. Чтобы и дальше лежать на нем и смотреть про сестер Кардашьян или «Малу после десяти», и чтобы все вокруг дышало таким же уютом и спокойствием, как и раньше. Иначе это будет… катастрофа.
Ни Расмус, ни Карина не знают, где сейчас Андерс с Юлией. Когда они вчера ночью покидали сад, Андерс сказал, что они переночуют где-нибудь в другом месте. За утро Карина несколько раз звонила ему, но он не брал трубку.
– Ну как? – спрашивает Расмус.
Но Карина молчит и продолжает дальше терзать хлеб – теперь она режет его на кусочки вместо ломтиков.
– Сестричка?
Нет ответа.
Расмус кусает нижнюю губу, глядя на порезанные томаты на разделочной доске.
Последний день. Наконец-то.
Пусть даже эта неделя стала чем-то вроде передышки после унылого существования, которое он влачил последние два года, он все равно скучает по дому. Хватит с него трагедий. Хватит с него еды, вина и душных ночей. Он просто хочет домой.
– Какие же вы все молодцы! – говорит Паула, прохаживаясь между рабочими столами. – Все выглядит просто потрясающе. Какой у нас замечательный прощальный обед получается!
В ее голосе сквозит легкая истерика, словно она старается изо всех сил казаться радостной. «Может, она тоже соскучилась по дому?» – думает Расмус. Ему нравится Паула, вот только ее улыбка кажется ему временами… ненатуральной.
– У вас есть еще базилик? – спрашивает Пия.
– Э… кто-нибудь может одолжить Пии базилика?
Все качают головами. Расмус сам только что оборвал весь базилик в своем горшочке и смешал его с томатами.
– Но ведь каждый получил по горшочку, – замечает Паула. – Разве вы не получили, Пия?
– Он был слишком маленьким, – отвечает Пия.
Даже Пия выглядит куда более усталой, чем раньше. Наверное, ей было трудно уснуть после всей этой ночной шумихи в саду.
– На кухне должны быть еще. Однако я вижу, вы как-то странно нарезали свой хлеб.
– Она сегодня не выспалась, – говорит Марианна и хлопает свою подругу по плечу.
– Понимаю, – кивает Паула. – Я помогу вам. Может кто-нибудь сбегать на кухню и принести оттуда еще один горшочек с базиликом?
Тишина. Только птицы щебечут. Но среди них нет ни одной, кому по силам слетать и притащить в своем клювике горшочек с базиликом.
– Я схожу, – наконец со вздохом произносит Карина.
Расмус смотрит, как его сестра, ссутулившись, плетется к дверям пансионата, словно все тревоги и тягости мира разом легли на ее загорелые плечи.
Глава 49
Карина
На ресторанной кухне всегда пахнет по-особому. Чуть-чуть отбросами, чуть-чуть мылом и немного компостом. Так оно и должно быть, думает Карина. Здесь должен постоянно стоять дым коромыслом и хорошенько прибраться, скорее всего, просто времени не хватает.
Карина скучает по своей вилле в Норртелье. Скучает по своей чистенькой уютной кухне, отделанной по последнему слову моды. Скучает по красивым окнам с видом на улицу, по кафельным плиткам, доставленным из Марракеша, по KitchenAid (ее первая, по-настоящему дорогостоящая техника для кухни, которую она приобрела в девяностые годы). Скучает по обоям «Cole&Son» и по жужжанию посудомоечной машины, скучает по журчанию кухонного радио и даже крошкам, которые
