живущая в компании соседок. Так что жертв среди мирного населения избежать невозможно.
— Хм-м-м…
Константин Оскарович запахнул халат, встал с кресла и прошёл к окну.
Лучший-то Ваня лучший, — подумалось ему, — да только в последнее время слишком уж странно себя ведёт. То, на что у него раньше уходил свободный вечерок, в этот раз он не может выполнить вот уже третий день подряд.
С другой стороны, раз уж оборотнем оказалась молодая девушка, то такой расклад даже к лучшему!
— Ничего страшного, Иван, — произнёс Константин Оскарович. — Это даже хорошо, что ты не стал спешить как обычно. Планы меняются. Приведи мне её живой. Сможешь?
Секундная заминка, но… чёрт! Какая же она странная!
— Смогу, — как будто бы через силу выдавил из себя Хельсин.
Заминка странная и сам он очень-очень странный. Нет ничего хуже нестабильности и непредсказуемости, — подумал про себя Иванов-Нобель, а вслух спросил:
— Ты ничего не хочешь мне сказать?
— Нет.
А на сей раз Хельсин ответил неестественно быстро.
Что ж…
— Я не знаю, что у тебя там случилось, — сказал Константин Оскарович, — но чувствую, что что-то не так. Скажи мне, Ваня, ты случайно не забыл о своём долге перед человечеством?
— Нет, Константин Оскарович. Я всегда о нём помню.
А вот теперь это был его Ванечка. Знакомые интонации, привычное построение фраз, и никаких двойных смыслов. Что бы там не взбрело ему в голову, сейчас его это, кажется, отпустило.
— Отлично, — сказал Иванов-Нобель. — Когда мне ждать тебя с оборотнем?
— Завтра, — пообещал Хельсин. — Я привезу её к вам завтра…
Глава 17
Стою я, значит, за углом. Стою и блокатор караулю, чтобы его жабы случайно не сожрали. А тут вдруг крик, вроде бы Чертанова орёт, а вроде бы и нет. Потому что в голосе явные такие металлические нотки проскакивают.
А хотя…
Это даже не нотки вовсе. Это, скорее, как будто два голоса в унисон звучат, один поверх другого. Причём первый, тот, что сильней, привычный голос Дольче. А вот второй, который его дублирует… жуть какая-то.
Как будто кабану на голову жестяное ведро надели и хворостиной по жопе охаживают.
Ну…
После чтения личного дела Чертановой я уже примерно понимал, в чём тут дело. Сильный стресс как катализатор, и вот, демоническая кровушка пробудилась и дала о себе знать. Родился менталист. Точнее, пока что всего лишь петовод-любитель, но в будущем, если верить материалам, вполне себе менталист. Такой, что людям в головы лезет и нашёптывает им, что нужно делать. В окошко там выйти или рассказать что-то такое, что ни в коем случае нельзя рассказывать. Или же рассказать, а потом сразу выйти…
Главное, чтобы у Дольче на этой почве никаких злодейских заскоков не случилось. Хотя… на этот случай я к ней, видимо, и приставлен.
Державину и Гринёву сообщать ни о чём не буду. Как они ко мне, так и я к ним. Скинули проблему, мол: Скуф большой, ему видней.
Вот и пошли в задницу, собаки сутулые, а я тут сам разберусь.
Оборотня приструнили, значит, и с демонюкой справимся.
— СТОЯ-ЯЯ-ЯЯ-ЯЯЯЯТЬ! — прозвучал второй крик Чертановой.
И дублёр на сей раз уже не визгливый. На сей раз голос грубый, глубокий, и сталь в нём, и опасность, и треск адского пламени, а ещё модуляции такие… хм-м-м… уж больно мне это напомнило многоголосую фанатскую кричалку с трибун.
И вот это поприкольней, конечно, звучит.
Повнушительней.
Тихонько я подобрался к концу коридора и осторожно заглянул внутрь. Любопытство, конечно, пожирало изнутри, и очень хотелось поучаствовать в таком представлении лично, но всё же пускай девки думают, что в тылах у них гуляет ветер. Пускай думают, что Василий Иванович чаёвничает под елью и знать не знает об их скором поражении.
Итак…
Прямо передо мной, так что рукой дотянуться можно, сидела одна из монструозных жаб. Сидела, тяжко дышала и ждала дальнейших приказаний Дольче. А вместе с ней ещё пяток таких же образин, и точно в таком же состоянии.
Чуть подальше начинался инженерный частокол, а там и девятый опорник, на котором находились девки.
Посреди опорника стояла Чертанова. Ноги на ширине плеч, кулаки сжаты, а чёрные распущенные волосы упали на лицо, как в фильмах ужасов. Дышит. Тяжко дышит, но мерно. Причём вот какое наблюдение: синхронно с жабами.
Остальные альтушки при этом сейчас выглядели ошарашенно и явно не понимали в чём дело.
— Дольче? — это Стеклова пришла в себя и шагнула навстречу Чертановой.
— Погоди, — та вытянула руку, мол, не подходи, а затем:
— ОБРАТНО!
Обратно, так обратно. Жабы одновременно развернулись и попрыгали в сторону хозяйки.
А тем временем вдали — спасибо Валигуре за ровный коридор и хороший обзор — сверкнула радужная вспышка. Стало быть, трещина закрылась. И стало быть, главгад уже спешит к девятому опорнику…
— Ты-дых! — содрогнулась земля.
Ну да, так и есть. Это наружу выбралось что-то очень большое. Несколько секунд, и мы увидим, что за босс нам сегодня уготован.
Ну… Судя по тем монстрам, из которых состояли волны, скорее всего, мы имеем дело с гигантской жабой. Или нет. Или да. Сейчас прояснится.
А вот, собственно говоря, и босс!
— Эх, — вздохнул я. — Ошибся.
Не жаба. Змея. Огромная такая гадюка, если посмотреть на окрас. Длинная и жирная, так что двумя руками не обхватишь. И никаких особых аномалий на её теле не видать: ни крыльев, ни рогов, ни дополнительных голов…
И, к слову, о голове:
Если у обычных монстриков вместо башки было какое-то зубастое слюнявое месиво, то босс внешне почти не отличался от своего природного референса. По виду обычная себе гадюка, вот только глаза… глаза у неё странные. В каждом по три круглых чёрных зрачка, которые хаотично плавают туда-сюда. Как логотип фирмы на неподключенном ни к чему телеке — бьются о край глаза и плывут обратно.
— АТАКОВАТЬ! — скомандовала Дольче, как только главгад подполз на расстояние двух опорников.
И поскакали жабы на гадюку!
Мне аж сразу народный фольклор вспомнился. Есть в нём один широко известный сюжет о любви змей и земноводных.
Ну да ладно…
История продолжила набирать обороты:
Я уж думал, что сейчас начнётся месиво и наши быстренько победят, да только хрен там плавал. Глаза гадюки внезапно засветились приятным таким голубоватым свечением, а зрачки отставили праздношатание и
