событие, ни одно рождение, ни одна смерть.
Пожалуйста, будь храброй, мне сейчас очень нужно твоё доверие. Не закрывайся от меня.
— Ты ведь не должен быть на Маньяке, а приехал. Зачем?
За тобой.
— Так получилось. Бабкин всех клиентов перевёл на следующую неделю, я остался без работы. Стало скучно.
— Как тебе верить?
В её предположении я чувствовал смятение.
— Ты же сама пришла в «Другое небо». У тебя моя визитка. Все верят.
Она сомневалась, а сейчас придётся падать со мной за руку в пропасть и не бояться.
— Я хотел бы остаться в твоей памяти хорошим парнем, а не двойником Макеева.
Наверное, я звучал как подросток в период пубертата. Глупо? Для кого как. Мне нужно войти с ней в резонанс.
— К чёрту Макеева!
Она посмотрела так, что часть меня отделилась от восприятия «реальность», перешла на другую частоту. Я видел Дашу гораздо глубже, чем она позволила бы себя разглядеть. Ей было страшно поверить, и одновременно тянуло ко мне со страшной силой. Я пугал её и словно магнит притягивал. Пропасть, в которую она хотела ринуться, манила и страшила.
— Я тебя толком не знаю.
Та самая мягкость в её взгляде, которую я так долго ждал, окутала меня ощущением горящего очага, согрела.
— А вдруг я лучше, чем ты думаешь? Обнимешь… на прощанье?
Короткий взгляд — моя персональная глубина, и я нырнул в неё, не сделав вдох. Бережно сжал в объятиях, закрыл глаза, уткнулся носом в макушку. Медовый запах проник в рецепторы, я глубже вдохнул Дашин аромат. Путеводная звезда осветила путь. Направление выбрано, вектор поиска задан.
Иду к тебе. В тебя.
Страшное событие, водораздел между «до» и «после» всегда ощущалось вспышкой, разрывающей привычной привычный мир на две половины. Оно было падением в ад, агонией бездны.
Продираться сквозь вой, кровь и слёзы чудовищно по силе воздействия на психику. Скала, о которую расшибаются дикие волны, может выстоять. Человек, втянутый в эпицентр разрыва, скорее всего потеряет себя в припадке ментальной боли, от отчаяния шагнёт в пропасть, разобьётся, для того, чтобы не видеть, как чужая душа корчится в муках, взывает о помощи через всю вселенную.
Но я выдержу. Прожжённый эгоист, не склонный к состраданию, жестокий циник, который равнодушно смотрит на сокрушающую боль, безучастно заглядывает в чужую бездну.
* * *
Она стояла с ребёнком, завёрнутым в одеяло, руки оттягивала тяжесть шестимесячного малыша. Хорошо, что он не плакал. Слова, которые словно камни падали на невинную её голову и голову сына, продолжили бомбардировку.
— Это не мой ребёнок. Не знаю, где ты его нагуляла. Я не хочу видеть ни тебя, ни его. Не верю ни единому твоему слову. Вон из моего дома, шал…
Ругательство, кажется, обожгло ему горло, но так до конца не вырвалось наружу.
Чувство жестокой обиды захлестнуло изнутри кипящей лавой, выжгло слёзы и оправдания. Грудь горела, словно муж воткнул в неё отравленный клинок, повернул несколько раз и вытащил, наблюдая, как кровь вытекает из раны. Ощущения обострились до предела, она чувствовала на языке металлический привкус крови, от ужаса немели руки и спина под тяжестью сына. Она молча стояла перед лицом любимого мужчины.
Губы мужа двигались, как в немом кино. Уже ничего не слыша, она шагнула к двери, вышла на площадку, тело превратилось в пылающий факел. Ноги нащупывали ступеньки. Одна, вторая, третья. Горячка не отпускала, руки оттягивал вмиг потяжелевший малыш.
Вернулся голос.
— Держись, — прошептала она, — а то пропадёт молоко.
Она зажмурилась, чтобы не заплакать. Завтра станет легче, послезавтра ещё легче. Нельзя отчаиваться. Слёзы всё-таки покатились из глаз. Сквозь туман в глазах продолжала спускаться. Ещё вчера она порхала как птичка, склонялась над кроваткой сына, пела колыбельную, а сейчас спускается по ступеням словно во сне. Её дворец оказался из песка, приливная волна смыла его, не оставив следа. Выдуманная сказка закончилась.
Воспоминания о счастливой жизни в объятиях любимого мужа били наотмашь, сил становилось всё меньше, когда она толкнула дверь подъезда, чуть не упала от слабости.
Прочь. Небо в чёрных тучах, скоро хлынет дождь. Надо идти.
Она сделала шаг, ноги почти не держали.
Сядь. Отдохни. У тебя малыш
Шелест в голове.
Не спеши
Чувствуя, словно идёт по болоту, она добрела до лавочки, села, уткнулась лицом в клетчатое синее одеялко. Попыталась вспомнить жестокие слова, но вместо этого видела тёмные как омуты серые глаза и слышала низкий рокот мужского голоса. Приехала его мать, что-то говорила сыну, смотрела на неё, поджав губы, подошла к кроватке, посмотрела на внука, на руки не взяла, он ей не понравился. Чем не понравился? Не похож на отца?
Как одурманенная она попыталась встать, но не смогла.
Посиди немного
Ноги налились свинцом, сын заплакал. Облизнула пересохшие губы, попыталась подняться, но словно тяжёлая рука пригвоздила её к месту.
Не торопись. Не беги…
По ногам тянуло холодом, она стала замерзать, тело било мелким ознобом, стал накрапывать дождь. Они промокнут. По щекам текли слёзы, смешиваясь с водой.
Ещё минутку
Из подъезда в куртке на голое тело выскочил он, огляделся по сторонам, увидел её, кинулся к ней, добежал, упал коленями в грязь. Гладил её по лицу, целовал её руки, державшие сына, стирал слёзы со щек.
Она не успела уйти.
Я не позволил
— Прости меня. Прости. Не знаю, что на меня нашло. Я люблю тебя, не могу жить без тебя. Ты мне нужна, только ты и сын.
Теперь не надо бежать, ненавидеть и бояться
Это был мой персональный ад. От боли свело горло. Я разомкнул объятия, посмотрел на Дашу. Пусть будет счастлива. Она смотрела на меня с каким-то внутренним смятением, потерянностью, ощущением, что земля уходит из-под ног, сменившимся оцепенением, изумлением и неожиданным облегчением. Так много эмоций за столь короткий срок.
Когда она доверилась, мне было легко утянуть её в иллюзию, которую она вряд ли осознала. Хотелось выть, отступая от Даши. Хуже пытки, больнее, чем когда меня бросила жена, и агония затопила разум. В тот раз хотелось бросаться на стены, выдрать из груди сердце, сдохнуть, не видеть и не слышать. Сейчас я как будто отстранённо наблюдал за тем, как Даша отдаляется от меня, достаёт ключ, прикладывает к домофону, скрывается в подъезде. На тьму, которая желала вырваться из-под контроля, я словно накинул ошейник и теперь задыхался без нежного медового аромата и невозможности крикнуть.
Я дал Даше свободу, как и обещал, провожал взглядом, зная, что больше не посмею вмешиваться в её судьбу. Когда-то они любили друг
