отбора может сохраниться
лишь у одного пола. Попробую продемонстрировать это на примере
слонов. У индийского и африканского слона есть бивни. Бивни –
полезная вещь (да, ее полезность сильно снизилась с тех пор, как
основными врагами слонов стали люди, тем не менее): ими можно
обороняться, валить деревья, использовать в помощь хоботу. При этом
у индийского вида бивни могут расти только у самцов, тогда как у
африканского вида они бывают как у самцов, так и у самок.
Еще более интересный случай полового диморфизма можно
обнаружить у оленей. У большинства видов оленей рогами
обзаводятся только самцы, однако северные олени живут в столь
суровых условиях, что самки не могут отказаться от их ношения в
суровый зимний период, когда на их попечении находятся детеныши.
В сезон размножения рогов они все же лишаются, а самцы рогами к
этому времени обзаводятся. Напротив, в период, пока самки
выкармливают детенышей, самцы, чья жизнь теперь менее ценна, рогов не имеют. Возможно, здесь имеет место популяционный отбор: в тех популяциях, у которых зимой чаще подвергались нападениям
безрогие самцы, детеныши подвергались меньшей опасности. С
другой стороны, после суровых «безрогих» зим выживали только
самые мощные самцы, которые давали самое здоровое потомство, и
«асинхронное» обзаведение рогами постепенно закрепилось.
Рога парнокопытных – неплохой пример того, как изначально
универсальные приспособления, имеющие вполне функциональную
нагрузку, превращаются в атрибут одного из полов. Рога появлялись, видимо, независимо у самых разных групп копытных. Но у
большинства, если не у всех, животных они появились именно как
средство обороны и не были связаны с половой принадлежностью
носителей, лишь позднее у некоторых видов они превращаются в
атрибут мужского пола. У определенных видов они не просто
перестали быть орудием защиты, а стали даже мешать, от них
периодически, после сезона размножения, приходится избавляться.
Изначальное присутствие рогов у обоих полов видно на примере тех
же северных оленей.
Аналогия, конечно, не вполне корректна: рога, в отличие от гребней
и выростов на головах птерозавров, все же сохраняют некоторую
функциональность – они необходимы во время брачных турниров, а
гребни для этого годились едва ли.
И рогообразные выросты могут сохраняться, даже когда в них нет
уже вовсе никакого практического смысла[113]. У китов (полосатиков) унаследованные, видимо, от сухопутного предка рога мешали бы
созданию обтекаемых форм, они скрыты под слоями жира и кожи.
Функционально они бесполезны, и тем не менее они сохраняются.
Сохраняются (как предположил Павел Гольдин) только для
демонстрации сексуальной привлекательности: эхолокация позволяет
потенциальному половому партнеру или сопернику эти рога
«увидеть», а кроме того, что их «увидят», от них больше ничего и не
требуется. Если мнение Гольдина верно, то разница между рогами
млекопитающих и гребнями птерозавров может быть не так уж велика.
Хотя сегодня и нет позвоночных-парусников, украшенных гребнями, животные, которым нравится ходить под парусом, существуют.
Используют силу ветра для перемещения по воде пауки (в качестве
паруса им служат поднятые лапки)[114].
Птицы против птерозавров: победа
чадолюбия
Какими бы ни были причины возникновения головных украшений у
птерозавров и стали ли бы они для некоторых из них парусами, птерозавры все-таки проиграли птицам. Впрочем, их конечное
поражение в борьбе за небо было связано не только с неудобством
устройства крыльев (почти те же сложности сегодня не мешают
благоденствовать рукокрылым, пусть они и занимают очень
специфические ниши). Скорее всего, губительной для них оказалась, как в конечном счете и для динозавров, стратегия «больше размер –
больше потомков». В меловом периоде птерозавры, как я говорил, в
массе своей (хотя мы и помним об одном исключении) превращаются в
гигантов. Кетцалькоатль ( Quetzalcoatlus northropi) – летающая
громадина размером с жирафа. Дети такого монстра, если он
продолжал откладывать яйца, должны были быть неизмеримо меньше
родителя. Либо же птерозавры должны были отказаться от кладки яиц
и перейти к полноценному живорождению, то есть создать какой-то
аналог плаценты, что позволило
