Юрий Угольников
Динозавры против млекопитающих:
история соперничества, которая не
закончилась до сих пор
Предварение
История жизни, как мы знаем со времен Дарвина, – история борьбы, войн разной степени кровавости, союзов разной степени странности, хитроумных стратегий, запутанных сюжетов и неожиданных развязок.
Умственному взору палеонтолога предстает что-то подобное
современному фэнтези, скажем, «Игре престолов».
Не то чтобы кто-то из участников планомерно стремился достичь
мирового господства и какой-то хитрый и пронырливый пращур за
миллионы лет планировал: сейчас мы потерпим, зато вот в кайнозое
уж отыграемся. О перспективах наступления кайнозоя он и не
подозревал, да и вообще его волновали более насущные проблемы: где
бы спрятаться, чего бы съесть и как бы заполучить полового партнера
поинтересней. Природа работает неосознанно и предпочитает
импровизировать, а не планировать, но все же палеонтологическая
летопись складывается в цепь увлекательных и странных
приключений.
Какой-то третьестепенный герой то и дело выскакивает на сцену, чтобы предъявить свои права на мировое господство и перевернуть все
вверх тормашками. Недавно устрашавшие всех клыками, хвостами, мышцами и прочими подобающими аксессуарами «хозяева жизни»
лишаются былого могущества и самого существования. Потомки
древних владык на долгое время уходят в тень, ведут подпольное
существование, путаются в ногах у новых хозяев, но упорно
продолжают подрывную деятельность и всячески партизанствуют. Они
не сдадутся, восстанут из мнимого небытия и приведут пушистых
соратников вперед, к победе «синапсизма» (о котором вы узнаете
немного позже).
Иногда же глазам палеонтолога открывается картина, скорее
напоминающая не эпос, а какое-то криминальное чтиво (речь не о
фильме Тарантино, а о литературном жанре). «Наука – детектив без
преступления» – очень точная фраза.
Как в каждом детективе, здесь принципиально важны самые
незаметные, кажущиеся ничего не значащими детали: расцветка яиц
или продолжительность сна – все подлежит учету и сравнению.
Палеонтология к тому же редкая дисциплина, в которой и
«преступления» попадаются на каждом шагу. Некто совершил
убийство (происходит вымирание), но кто этот некто, кто истребил
сотни видов растений и животных? Упал ли метеорит, или всему виной
вулканизм, или вообще виновны почти все подозреваемые от
гувернантки до садовника (самые разные представители флоры и
фауны, геологические и климатические пертурбации, устроившие
заговор против динозавров и не только) – история Земли полна таких
головоломок.
Часто
палеонтология
действительно
похожа
на
самую
обыкновенную историю, конкретнее – на историю вооружений и
технологий: каждое новое поколение живых существ старается
изобрести какое-нибудь высокоточное сложное оружие. Твердая
скорлупа не такая эффектная вещь, как доспехи средневекового воина, но в борьбе за господство на Земле это стало изобретением, наверное, не менее важным. Мне же больше нравится образ конструктора; действительно, в истории животных и растений одни совершенно
незаметные изменения влекут за собой другие, казалось бы, никак не
связанные. По изменению одной косточки действительно, как и
говорил Кювье, можно восстановить особенности целого организма, и
не только его строение, но и место обитания, его «кулинарные»
предпочтения, развитие обмена веществ и то, был ли этот организм
чадолюбивым или скорее все-таки нет.
Оговорюсь, сам классик использовал принцип корреляции как
аргумент против медленных эволюционных изменений и в защиту
любимой им теории катастроф. Если организм так хорош, что все в
нем идеально соотносится, то зачем же ему меняться – «он сразу
вышел хорошо». Вот если случился какой потоп или оледенение, тогда
совсем другое дело. И надо признать, отчасти Кювье был прав: слишком сильная специализация и адаптация действительно могут
оказаться эволюционным тупиком. И все-таки корреляция не столь
сильна, а виды достаточно пластичны, и я говорю несколько о другом –
о том, что эволюционные изменения не так уж случайны. Каждое
новое приспособление, с одной стороны, отсекает некоторые
возможные варианты в дальнейшей эволюции. Самый очевидный
пример – млекопитающие уже, видимо, никогда не научатся дышать
растворенным в воде кислородом. Маршрут эволюции похож на
ветвящуюся железнодорожную сеть: поезд (эволюционирующий
организм) не может менять направление как ему вздумается, развернуться в любой момент и перескочить с одного пути на другой.
Млекопитающее не обзаведется перьями, а птица плацентой – каждая
пройденная развилка, каждое эволюционное изменение определяет
дальнейший эволюционный маршрут.
