Был пустой лист, я пришла – и вот уже существует что-то новое. Теперь я поняла Митину наркотическую зависимость от собственной работы, его одержимость круглосуточным созиданием, когда мозг увиливает от решения собственных насущных проблем и жаждет спрятаться в других мирах, тобой же и созданных. А сиюминутные заботы такие созидатели оставляют женам. Так поступал и Альберт, да только жена из меня вышла никудышная. Каждый сам хочет быть творцом чего-то.
Интересно, справится ли Сонька с новой ролью – сможет ли она сочетать в себе все вместе? Если уж она справлялась с Митей…
Как он будет без нее? Как-нибудь будет, он не так беспомощен, как кажется. Точнее, как хотел бы казаться. На место одной женщины придет другая, пусть она не будет так хороша, но она будет хороша по-другому, по-своему, он привыкнет и будет пользоваться тем, что она сможет ему дать. Это честно, понятно и объяснимо.
Какая роль отводилась мне? Думаю, всего лишь бабочки, которая билась в стекло. За стеклом ей виделся дивный яркий мир, наполненный светом и счастьем, – он там и был, но ей не суждено туда попасть.
Нам не дано выбирать, по какую сторону от стекла оказаться, страсть, борьба, боль утраты и смирение – это и есть жизнь. Чтобы начать все заново, нужно прожить, отболеть, умереть и воскреснуть.
Теперь прекрасный заоконный мир стал для меня реальностью – он совсем иной, но не менее хорош.
Когда я только приехала сюда, то удивилась, на какую же огромную семью рассчитан этот огромный дом. Или в то время жилплощадь рассчитывалась пропорционально величине таланта? Это могло бы все объяснить.
Я прожила в этом доме все сезоны, остался последний – осень. Она уже начинается, и это приятно волнует меня. На фоне ярко-голубого небо красная листва выглядит неправдоподобно, и я начинаю жалеть, что не посвятила себя живописи.
Замолчали птицы, больше не кричат соседские дети, по улице все реже проезжают машины. В наступившей тишине можно насладиться звуками покоя – шорохом падающих листьев, гулом далекого поезда. Больше всего щемит сердце от пролетающих в этой голубизне белых самолетиков – я сразу вспоминаю, что есть еще и другой дом, куда я могу сесть и улететь.
Ах, какая же сейчас в Израиле густая, изнуряющая жара, парализующая движения, дыхание и даже мысли. А здесь температура воздуха словно не существует – это помогает острее чувствовать, глубже думать, четче формулировать свои мысли на бумаге».
Книга, в сущности, была уже закончена и готова к печати – громкие имена ее главных героев и популярный жанр биографии, написанной их родной внучкой по воспоминаниям бабушки, – такой кусок издательство упустить не могло. Даже помощь Альберта не понадобилась.
Он, зная подробно все о Катином детстве, сразу заметил странные нестыковки с тем, что прочитал в книге. Вопросов задавать он не стал, прочитал с интересом, в целом книга изумила его.
Еще больше книга изумила Митю, который совершенно случайно услышал о ней по телевизору в репортаже о книжной ярмарке.
Журналист долго хвалил новинку, потом показал и автора – Катя очень уверенно смотрелась с микрофоном на сцене, никакой социофобии в ней заподозрить было нельзя.
Благополучная молодая женщина, очень яркая, одетая немного странно – в какое-то яркое блестящее платье… Не то цыганка, не то танцовщица варьете. Давала автографы, передавала кому-то цветы, принесенные публикой. Рассказывала о своей бабушке так, словно знала ее лично и давно…
Это показалось Мите каким-то фарсом, розыгрышем, может быть, направленным против него лично… И впервые за последнее время страх снова ожил в его сердце, страх, что она играет с ним, что он всего лишь – дичь, а она – охотник, желающий свести его с ума. Но все то, что он узнал, точнее – прочувствовал о ней в последние месяцы, никак с этим страхом не вязалось.
«Может, это не она», – мелькнула спасительная догадка.
В своей квартире она так и не появлялась, все ее вещи были на месте.
Да, эта женщина была очень похожа на Катю, но всего лишь похожа. Какой-то маячок у Мити внутри отказывался опознавать ее.
«Вдруг она погибла? И никто мне не сообщил. Да и кто бы мог сообщить, у нее же нет родственников! По крайней мере, формально нет. Или – есть? Он не успел заметить, была ли Анна в зале, сюжет был очень коротким, показывали книгу или саму Катю. Наверняка Анна там была».
Митя уже набирал ее номер, но спохватился, взял ветровку и поехал сам.
Это было последнее ее место, которое он еще не успел узнать.
Старый лифт медленно тащился наверх.
Каково ей было прийти сюда впервые? Увидеть собственную мать, которая совершенно спокойно все эти годы жила, не зная о Катином существовании? Увидеть дом, в котором она должна была расти, учиться читать, играть с бабушкиными украшениями, примерять их на себя, получать все то, чего она была лишена. И что он ей своим сценарием наконец вернул.
У него даже появилось чувство, что он вернул ей долг.
Мите повезло – Анна была одна дома, открыла сама, явно не глядя в глазок – она всегда была беспечна.
По ее лицу он сразу все прочитал, можно было и не входить.
– У меня
