class="p1">– Такие чувства быстро умирают, если не подкармливать их взаимностью. Любовь – капризная штука. Ты прости, я замерзла – пойду в дом.
Он загородил ей проход рукой:
– Ты ведь небо и землю переворачивала ради моего внимания, угрожала, сходила с ума и сводила меня, взрывала машины и не давала мне шагу ступить.
Она внимательно разглядывала свои ступни, все еще потирая одну о другую:
– Что сейчас об этом говорить. Разные бывают периоды в жизни. Иногда случаются затмения, воздействие обстоятельств, других людей, планет. Мне один умный человек как-то сказал, что это ретроградный Меркурий – такой астрологический период… Он влияет на события, поступки людей – все становится вредоносным, опасным, безумным.
– Что ты несешь, какой он ретроградный, что это значит?
– Значит – он начинает двигаться по своей орбите в обратную сторону. С точки зрения астрологии так не бывает, он просто замедляет свой ход, но многие верят. И я верю, – Катя нежно улыбнулась и пожала плечами, – но это, слава богу, не длится вечно. Митя, я прошу тебя, иди, не хочу, чтобы мои тут тебя увидели.
– Давно они тебе своими-то стали, а? Она же тебя просто отдала чужим людям, подкинула, отказалась! Разве это мать? Сколько ты хлебнула!
Катя на секунду задумалась, взмахнула тяжелыми ресницами:
– Я это все выдумала, Мить. Не было ничего такого.
– Как – выдумала?
– Ну, наврала, сочинила.
– Для чего?
– Для тебя. Чтобы ты меня жалел. Знаешь, сиротка, детский дом – ты человек доверчивый, мягкий, сразу клюнул, сердце растаяло.
– Я… я не верю. Нет. Но как же ты могла?
– Ретроградный Меркурий, говорю же.
В конце улицы показалась долговязая фигура Никиты. Против солнца он навряд ли мог узнать отца, но Мите почему-то расхотелось выяснять отношения.
– Я пойду.
– Да, Митенька, ступай с Богом, милый.
– Может, ты меня еще перекрестишь на дорожку? – съязвил он на последнем всплеске обиды.
Но она иронии не поняла.
– Что ты, я же не христианка, Мить. Ну, иди.
Он уходил по пыльной проселочной дороге; в сущности, добрый, но слабый, малодушный этот человек уходил, боясь оглянуться.
Вдруг она смотрит ему вслед? А если не смотрит?
Боялся он смотреть и вперед – в каждой встреченной машине могла быть Анна.
Никита проводил взглядом сутулую фигуру отца:
– Чего он хотел? – Катя не ответила. – Пойдем в дом, у меня сумки тяжелые, и ты замерзнешь. Чего выскочила к нему босая?
– Да мать позвонила, сказала, сейчас примчится к тебе этот параноик, не впускай его в дом, все там перебьет. А тут еще ты ушел. Я боялась, что вы встретитесь и опять будет скандал. Иди вперед, я запру калитку.
– Они сами-то приедут? – Никита шел по узкой дорожке к дому.
Катя не ответила. Он поставил сумки и наконец обернулся.
Она сидела на бревне, удачно заменявшем здесь лавочку, поджав под себя тонкие ноги, и что-то тихо монотонно говорила, закрыв руками лицо. Волосы ее свесились чуть не до земли.
Никита испугался, кинулся к ней, отвел от ее лица мокрые от слез руки:
– Катенок мой, что с тобой, что случилось?
Но она странно улыбалась, вытирая слезы.
– Ничего не случилось. Я молюсь.
– И как же ты молишься?
– Обыкновенно. Как каждый день: «Благодарю Тебя, Царь живой и сущий, за то, что Ты по милости Своей возвратил мне мою душу. Велика моя вера в Тебя». – Она слова улыбнулась.
– Это же… Как ее… Утреннее благословение, да?
– Да. Шахарит. Евреи верят, что сон – это маленькая смерть и во время сна Бог забирает у человека душу, а потом возвращает ее, чтобы человек мог проснуться.
– Катенок, ты же его читаешь сразу после пробуждения, не пугай меня. – Никита робко улыбнулся.
– А я только что проснулась. Вот только сейчас.
Сноски
1
«Горная коза».
