После сам решишь, как быть.
— Окей, — согласился Василий, всё ещё глядя на колдуна с недоверием. — Давай свою версию.
Они отошли чуть в сторону, чтобы не торчать перед воротами, и Казимир рассказал то, что и так уже было известно: как он явился ко двору царя Бориса и как царь попросил его взглянуть на сына, на Велимудра. Надеялся, что колдун чем-то поможет.
— Вошёл я в терем и увидал подменыша, — сказал Казимир.
— Таки он подменыш? — уточнил Василий. — А с виду всё вроде не так плохо.
— Подменыш, дитя водяных. Неужто не замечал ты, что он от воды почитай не отходит, с водяницами да с водяными дружбу водит?
— Ну, знаешь, — сказал Василий, не спеша доверять колдуну, — если посмотреть на всех остальных, кто тут живёт, то водяницы ещё не самая плохая компания. Так и что же ты его не расколдовал, если ты прям такой весь из себя колдун?
— Позволь досказать. Я открою тебе тайну и прошу её сберечь. Тайна не моя, чужая, владеть ею для тебя опасно…
— Тогда и знать не хочу.
— Ежели не услышишь, верного решения не примешь.
— Что ж… Ладно, — согласился Василий. — Выкладывай.
Всё же, надо сознаться, он был немного заинтригован.
— Когда царский сын появился на свет, — начал Казимир свой рассказ, — был он хорош и пригож: белый, крепкий, с громким голосом. Видели то мать и отец, видела повитуха, и мамки, и няньки. Ночь прошла, а поутру в зыбке лежал подменыш с курьим пухом на большой голове, с туловом кривым да с косыми глазами. Ни няньки, ни мамки, ни стража в саду — никто не видал, кто подменил дитя. Окно растворено, а боле ни следа.
Он рассказал, как горевали несчастные мать и отец. Долго ждали детей, уже почти отчаялись, а тут сын. Пировать хотели, но радость недолгой была, явилась беда чёрная.
Рассказал Казимир и о том, как наказали и погнали мамок и нянек, как звали к царю всех, кто обещал помочь, как пробовали всякое, но никто не справился. Не явилась нечисть, не отдала дитя и не забрала подменыша.
— Это я уже от Тихомира слышал, — сказал Василий. — Это и есть твоя тайна? Небось всё царство в курсе.
— А тайна такова… — ответил ему Казимир.
И рассказал, что царица, Всеслава, больше не надеясь на мудрых людей, ведунов и советчиков, вышла ночью на перепутье дорог и обратилась к нечистой силе. Явился к ней чёрный человек. Наказать своих собратьев и вернуть украденное он не мог, но не имел права и оставить царицу без помощи, однако помощь нечистой силы обычно приводит к тому, что люди горько о ней жалеют.
Дал он ей особый нож, зачарованный, и велел беречь пуще всего. Если хоть одна зазубрина, сказал он, на лезвии появится, царский сын лютую боль испытает, а если нож изломается или потеряется, вовеки Всеславе сына живым не видать. Да, усмехаясь гадко, приказал заботиться о подменыше.
Василий кивнул и поёжился. Холодало, высокие травы шумели, и было самую малость тревожно, не подкрался бы ырка. Вдали закричала и умолкла какая-то ночная птица. Над далёким лесом встали чёрные облака, лишь чуть приоткрывая светлую полосу неба.
— Только это и дал, — сказал Казимир. — Одну надежду, одну ниточку. Зря Всеслава молила его, плакала и на колени вставала — рассмеялся нечистый, да и сгинул. Не сказал, как сына вернуть, как хоть раз повидать. Пришла Всеслава домой, от горя едва живая, спрятала нож, стала его беречь. Лишь это для сына сделать и могла.
И добавил ещё, что царь готов был смириться и растить подменыша как родного, но царица настояла, чтобы его заперли в тереме. Не хотела видеть его, нашла няньку. А нож берегла, спрятала и о тайне своей молчала, никому не сказала, даже царю Борису. Так тот человек ей велел.
— Да, как-то не очень вышло, — согласился Василий. — Родителей жалко, но ведь и Мудрик ни в чём не виноват, как я понимаю. Он вроде ничего такой, хороший.
— Хороший? — хмыкнул Казимир. — Да ты приглядись к нему. Неужто не разберёшь, что не человек он вовсе? Чувств у него нет, ни печали, ни радости, одна оболочка. Такому не у честных людей жить, горе им причинять!..
Голос его взлетел и оборвался. Видно, сообразив, что поднимает лишний шум, Казимир оглянулся, прислушался к вечерним звукам — ничего, только ветер, журчание родничка и тихий шелест листвы, — и продолжил уже тише:
— На счастье, доверилась мне царица, про нож поведала, и понял я, что делать. Когда Всеслава о помощи молила, нечисть ей в руки всё дала, да, ясное дело, не растолковали ей ничего. Ждали, что сроки она упустит и сына навек потеряет, потом бы явились над нею глумиться.
Колдун явно собой гордился. Отчасти чтобы польстить ему, отчасти потому, что и правда заинтересовался, Василий спросил:
— И что же надо сделать?
— То, Василий, дело не твоё, — осадил его Казимир. — Я лишь открою, что нечисть в Перловку сгонял для вида. Первым делом царице помочь хотел, а для того подменыша требовалось из царского терема подале спровадить. И не всю тайну я поведал тебе, а половину, правда же такова…
Голос его посерьёзнел, как будто к самой важной части истории он приступал только теперь.
— Была у Всеславы подруга любимая, Рада, сестра названая. Вместе росли, и в горе, и в радости не оставляли друг друга. Ни той, ни другой боги долго детей не давали, Всеслава первой то счастье изведала, да ещё и сына родила, наследника. Обуяла Раду зависть лютая, да и помогла она водяным дитя подменить.
Понизив голос, Казимир сказал, что царица ни в жизнь бы не догадалась. Как беда случилась, сестра её названая рядом была, утешала, сама убивалась, пыталась помочь, а на перепутье ходить отговаривала, и недаром: чёрный человек её и выдал.
— Так он наврал, может, — предположил Василий. — Ты вон сам сказал, что нечистой силе нельзя верить.
— Кто-то окно в ту ночь отворил, — сурово сказал Казимир. — Ни стражи, ни мамки, ни няньки чужих не видали. Опросили и девок сенных, и всех царских работников да прислужников — не чужой человек, выходит, нечистой силе помог.
— Мало ли какой человек, если там целая толпа!
— У Рады, Василий, мать водяницей была. Оставила её и в воду ушла, да и отец вскорости помер, от горя али от чего. Дальние родичи вырастили, как собственную дочь, с Всеславою вместе, а Рада вот так отплатила за доброту. Поговаривали, Рада с нечистой силой знается, а Всеслава всегда
