весть, что более четырехсот мятежников расположились лагерем примерно в двадцати стадиях от города.
Сообщение это было подтверждено несколькими разведчиками, которых Тициний послал к Триокале. Военный трибун решил остановиться в Термах Селинунта, чтобы быть ближе к месту событий и заодно приятно провести время. По его расчетам у него было по меньшей мере два дня свободного времени. Совесть его была чиста. Теперь он знал о местонахождении противника и мог спокойно дожидаться, когда к Термам подойдет претор со своим войском.
С сознанием до конца выполненного долга Тициний объявил своим подчиненным, что разрешает им хорошенько отдохнуть до прибытия претора. В сущности, он поступил в духе самого Нервы, с улыбкой вспоминая сказанные о нем слова вездесущего Либона во время пирушки у Гнея Волкация в Риме: «Нерва никогда не бывает настолько занят делами, чтобы забыть об удовольствиях». О жалких рабах, засевших в своем укрепленном лагере, он думал с величайшим презрением. Он ни на минуту не сомневался, что в течение нескольких дней с ними будет покончено.
Легионеры остаток дня до самого вечера принимали теплые ванны и ужинали в харчевнях, а весь следующий день провели на берегу моря, спасаясь от нестерпимой жары. Общественные рабы и служители раскинули для них легкие парусиновые навесы. По распоряжению проагора им принесли также корзинки с вином и закуской. Его радушие по отношению к римлянам было вполне объяснимо: Термы Селинунта не имели стен, и слухи о приближении к городу мятежных рабов вызвали среди его обитателей нешуточный переполох. Почти все из отдыхавших здесь богачей поспешили разъехаться по домам, под защиту стен городов. Однако прибытие конного римского отряда во главе с военным трибуном несколько успокоило жителей городка и даже вселило в них уверенность в том, что все страхи в связи с мятежом рабов сильно преувеличены.
На песчаном морском берегу специально для римского трибуна рабы растянули полотняный навес, под тенью которого тот отдыхал почти до самого заката солнца.
Марк Тициний чувствовал себя превосходно. Немного разомлевший от жары и выпитого вина, он лежал под навесом в одной набедренной повязке и, закрыв глаза, лениво думал о том, что неплохо бы перед тем, как вернуться в город, еще раз окунуться в прохладные морские волны.
От ближайших гор в сторону моря уже протянулись длинные вечерние тени.
Тициний сделал над собой усилие и, встав на ноги, пошел к морю.
Со стороны Селинунта дул легкий ветерок. Волны как бы нехотя набегали на песчаный берег и тут же откатывались назад. Тициний, разбежавшись, прыгнул в воду, окунувшись в нее с головой. Вынырнув, он поплыл вперед, долго не оглядываясь на берег. Трибун плавал отлично.
Тициний вдруг заметил неподалеку от себя чернеющую в волнах голову пловца, который, легко взмахивая руками, плыл к нему наперерез. Судя по всему, он плыл от мыса, на котором были расположены общественные бани. Тициний остановился, удерживая тело на поверхности воды слабыми движениями рук и ног. Пловец быстро приближался. Он уже был совсем близко, когда Тициний узнал его. Это был его родной брат, которого он последний раз видел в Сиракузах, когда тот среди ночи поднял его с постели и соблазнил возможностью схватить в одной из гаваней самого Требация, за поимку которого в Риме была объявлена награда в двадцать талантов.
– Гай! – воскликнул он с изумлением.
– Привет, брат! – отвечал тот, тяжело дыша и сплевывая морскую воду.
– Надо полагать, наша встреча не случайна? – спросил трибун, бросив на него испытующий взгляд.
– Ты прав, мой Марк! Я давно наблюдал за тобой, не решаясь подойти… чтобы не привлечь внимание кого-нибудь из твоих людей!
– Правильно поступил… Никто и никогда не должен знать, что мой брат, опозоривший род Тициниев, до сих пор здравствует под ненавистным всей Сицилии именем Гадея…
– Ты как будто не рад нашей встрече?
– В начале года ты обещал чуть ли не озолотить меня, – сердито продолжал Марк Тициний. – Признаться, я этому и тогда не особенно поверил, а теперь мне стало ясно, что ты просто морочил мне голову…
– Ты несправедлив ко мне, Марк. Разве я не предоставил тебе прекрасную возможность заработать двадцать талантов за голову архипирата?
– Лучше бы ты передал мне его связанным, – проворчал Марк Тициний.
Гадей начал оправдываться:
– Клянусь Геркулесом! Я хотел захватить его на пути от Палики в Леонтины. Со мной были пять всадников, хорошо вооруженных и прекрасно владевших оружием. Но, видимо, он и его телохранитель почуяли неладное. Они ушли окольными дорогами…
– Я тоже был хорош. Если бы мне сразу догадаться, что пираты бросили якорь в Трогильской гавани! Это происшествие сделало меня всеобщим посмешищем…
– Но как все произошло?
– Не спрашивай… Не хочется вспоминать… Пираты подожгли и пустили ко дну нашу бирему. Погиб один римский центурион, а с ним до двух десятков солдат из сиракузского гарнизона. Претор был вне себя от ярости, когда увидел из своего дворца пылающий корабль, тонущий у него на глазах. А каково было мне? Я выглядел сущим дураком. Меня же во всем и обвинили, пропади оно все пропадом…
– Жаль, что Требаций ускользнул. Двадцать талантов сделали бы тебя богачом. Право, очень жаль…
– Я начинаю сомневаться в том, был ли он вообще в Сицилии…
– Полно, брат! Неужели ты думаешь, что я тебя обманывал?
– Тогда объясни мне, пожалуйста, зачем понадобилось Требацию идти на такой риск, забравшись так далеко от морского побережья? – с горячностью спросил Тициний. – Ты говоришь, что преследовал его от Палики до самых Леонтин? Интересно было бы знать, чего он забыл в тех местах?
– Клянусь тебе, мои люди обнаружили его в священной роще Паликов, где происходило собрание рабов, которые договаривались между собой о восстании…
– А, так ты знал о заговоре рабов и ничего мне об этом не сообщил?
– Зачем? Тебе это не прибавило бы ни славы, ни денег, а я, кажется, благодаря этому заговору могу извлечь большую пользу для себя…
– Только о себе и думаешь! – вскричал Марк Тициний. – Ну, говори, что ты там опять затеял, но для начала ответь мне только на один вопрос… Когда я получу обещанные тобой деньги? По сути, я сделался соучастником многих твоих преступлений, но до сих пор не видел ни одного сестерция из твоей добычи…
– Клянусь Юпитером, ты получишь все, что я тебе обещал… и еще столько же, если поможешь мне. Пять тысяч сестерциев сегодня же ночью пришлю тебе с Магоном…
– Вот это другое дело, – обрадовался военный трибун. – Пять тысяч сестерциев! Ты не представляешь, до чего мне приятно это слышать… Но не слишком ли ты доверяешь этому африканскому отродью? У него на лбу написано, что он негодяй и мошенник. Не удерет ли он с моими денежками?
– Не беспокойся! Магон предан мне, как собака. Без меня он давно бы уже кормил на кресте воронье…
– Ты сказал, что нуждаешься в моей помощи. Я слушаю.
– Итак, в святилище Паликов я узнал, что рабы готовятся поднять восстание. Поначалу я особенно не верил, что произойдет что-нибудь серьезное, но вот уже шесть или семь дней ссыльный фрегеллиец Варий, глава заговора, свободно передвигается между Мазарой, Галикиями и Триокалой с несколькими сотнями беглых рабов. Они грабят виллы. Силы их растут с каждым днем…
– Обо всем этом я знаю, – прервал Марк Тициний брата. – Претор уже в Гераклее. Завтра он будет здесь, и с мятежом рабов будет покончено раз навсегда.
– Не будь так самоуверен, брат! – возразил Гадей. – Этот Варий заранее все предусмотрел. Он гораздо опаснее, чем вы все себе представляете. Он не только отважен, но умен и хитер. Я подослал к мятежникам своего Магона. Сегодня он вернулся ко мне и рассказал, что они заняли неприступную гору близ Триокалы и запаслись достаточным количеством провианта. Нерве придется очень долго сидеть под этой горой, прежде чем голод заставит мятежников сдаться. Но мне известно, что рабы на своем сборище договорились о том, что пока претор
