будет занят осадой вариева лагеря, остальные заговорщики поднимут мятежи в областях Сегесты, Мерганы и других местах. Можно не сомневаться в том, что так оно и будет…
– Но к чему ты клонишь? Что замышляешь? – спросил трибун.
– С Варием я уже познакомился, – продолжал Гадей, – причем уверил его, что готов присоединиться к восстанию. У фрегеллийца нет причин не доверять мне, потому что надо мной, как дамоклов меч, висит смертный приговор. Есть среди мятежников еще несколько человек, которые меня знают. Я в любое время могу пробраться в их лагерь и не сомневаюсь, что они примут меня как своего…
– Хочешь оказать мне еще одну услугу?
– Прости, брат, но на этот раз не столько тебе, сколько самому претору. Я надеюсь, он не будет против того, чтобы как можно скорее разделаться с мятежниками. Со своей стороны, я рассчитываю получить от него помилование…
– Помилование? Ты думаешь, что претор помилует Гадея, злодея, на совести которого столько грабежей и убийств?
– У него не будет другого выхода, уверяю тебя…
– А обо мне ты подумал? Каково будет мне, доброму квириту, признать, что я разыскал, наконец, своего родного братца, соединившего в одном лице злодея-разбойника Гадея в Сицилии и проклятого в Риме предателя-центуриона Гая Тициния, открыто перешедшего на сторону Югурты…
– Погоди, постой, брат! Я вовсе не хочу называть претору своего настоящего имени… напротив, я уже придумал для себя благозвучное италийское имя, которое буду носить после того, как стану добропорядочным сицилийцем. Никто и не вспомнит, что под этим новым именем скрывается Гадей или Гай Тициний. С прошлым будет покончено, уверяю тебя…
– От меня-то что требуется?
– Тебя я прошу быть посредником в этом деле.
– Уж не знаю, как отнесется претор к твоему предложению…
– Посмотрим, что он скажет, когда убедится, что лагерь Вария ему не по зубам…
– Я не отказываю тебе в своем содействии… но все это следует хорошенько обдумать.
– Конечно, брат! Я вовсе не склонен торопить события. Пусть претор сам решает, что для него полезно…
– Когда и где мы еще встретимся?
– На полпути между Триокалой и Алларой находится заезжий двор. Хозяина зовут Фокион. Послезавтра я жду тебя там…
– Хорошо, договорились…
– До встречи, брат! Пусть боги тебя охраняют…
Простившись друг с другом, братья поплыли в разные стороны.
Глава пятая
Поход Нервы. – Происки Гадея и Магона. – Бойня
К полудню следующего дня к Термам Селинунта подошел претор со своим отрядом.
Около шестисот пятидесяти пар солдатских башмаков поднимали пыль с дороги, которая от Терм Селинунта круто поворачивала на север, в сторону Триокалы. Претор решил двигаться к укрепленному лагерю повстанцев не останавливаясь. Он рассчитывал уже на следующий день сделать попытку взять его приступом и разом покончить с мятежом.
Тициний со своими тридцатью всадниками выехал из Терм навстречу Нерве и сообщил ему, что, по слухам, бунтовщики запаслись большим количеством съестных припасов, добытых ими в окрестностях Триокалы, и это позволит им выдержать долгую осаду. В ответ претор раздраженно заметил, что не намерен сидеть возле их лагеря более трех дней и возьмет его приступом, даже если для этого ему придется пожертвовать половиной своих солдат.
Тициний не стал его переубеждать. Еще утром он встретился с братом в заезжем дворе Фокиона. Тот рассказал, что Магон успел во второй раз побывать в лагере Вария. Финикиец донес, что мятежников около пятисот человек и все они полны решимости умереть, но не сдаваться врагам.
Вечером Нерва подошел к горе, занятой неприятелем, и, выслав дозоры, приказал солдатам ставить палатки и окапывать лагерь.
На рассвете нового дня претор попытался с ходу овладеть укреплением восставших, но приступ был легко отбит. Повстанцы забросали солдат, наступавших вверх по отлогому склону, камнями и самодельными дротиками с каменными наконечниками. Солдаты отступили в беспорядке. Десять человек из них были убиты и многие ранены.
Но Нерва, считая, что сицилийцы и греческие наемники действовали недостаточно решительно, снова погнал их всех в бой, оставив в резерве три римские центурии.
На этот раз солдаты под ураганным дождем камней, летевших с вершины горы, подступили почти к самому частоколу вражеского лагеря. Но все было напрасно. Беглые рабы, действуя кольями и рогатинами, выскочили на вал и сбили врагов с крутизны, вновь отстояв свой лагерь. Подобрав раненых и убитых, солдаты отошли, ропща на бунтовщиков и римского претора, заставившего их штурмовать это неприступное место. Потери осаждающих в этот день составили двадцать восемь человек убитыми и полсотни ранеными.
Нерва поздно вечером созвал в свою палатку всех командиров и в ответ на их заявления, что позиция, выбранная мятежниками, совершенно неприступна, упрямо твердил, что с мятежом необходимо покончить одним решительным ударом, иначе восстания начнутся повсеместно.
– Я преподам рабам такой урок, что все они будут дрожать только от одного моего имени, – грозился он, едва сдерживая закипавшую в нем ярость. – Только страхом я выбью из дерзких голов всякую мысль о мятеже.
– Дней через пять-шесть из Анкиры прибудут баллисты, – напомнил Нерве его советник и друг сенатор Тит Винний Альбинован. – Они разобьют ядрами частокол. Тогда-то мы без труда овладеем лагерем этого сброда…
– Через пять-шесть дней? – вскричал Нерва, топнув ногой. – И слышать не хочу об этом! У меня под началом более тысячи вооруженных до зубов бездельников! Для чего я их собрал? Жевать мой хлеб? Пусть трупами усеют эту проклятую гору, но чтобы завтра же эта горстка негодяев была изрублена в куски!..
Тициний, слушая претора, решил, что настала пора действовать.
Когда Нерва распустил военный совет, Тициний попросил у него разрешения остаться, чтобы поговорить с глазу на глаз.
– О чем разговор? – хмуро спросил претор, оставшись наедине с трибуном.
– Ты когда-нибудь слышал о разбойнике Гадее?
– Да, мой предшественник, покидая провинцию, сообщил мне, что заочно приговорил к смерти этого головореза. Но почему ты спрашиваешь?
У Тициния уже была заготовлена для претора правдоподобная история о его «случайном» знакомстве с разбойником.
– Позавчера я купался в море у Терм Селинунтских, – начал он рассказывать. – Ко мне подошел человек, поначалу представившийся тороговцем из Триокалы, которого по пути в Гераклею ограбили мятежники. Затем он повел разговор о том, что бунтовщики хорошо укрепились на горе с очень крутыми склонами, запаслись большим количеством съестных припасов и претору… то есть тебе, придется потратить много времени, прежде чем голод заставит их сдаться. Я ответил ему, что он запоздал со своим сообщением, так как мне уже все хорошо известно. Тогда он заговорил со мной без обиняков и представился не кем иным, как Гадеем. Пока я, оторопевший от столь неожиданного признания, с изумлением таращил на него глаза, Гадей заявил, что при его содействии с мятежом можно покончить в течение двух или трех дней…
– Вот как! И что он предлагает? – быстро спросил Нерва.
– Гадей хорошо знаком с Варием, предводителем бунтовщиков. Он начнет с ним переговоры, убеждая, что готов вместе со своими людьми присоединиться к восстанию. Гадей не сомневается в том, что мятежники ни в чем его не заподозрят, так как все знают, что над ним тяготеет смертный приговор. Он хочет пробраться к рабам в лагерь и в одну из ночей, сняв часовых, подать нам условленный сигнал. Остальное довершат мечи и копья твоих солдат…
– Это было бы превосходно! – вырвалось у претора.
– Но взамен он хочет, чтобы ты отменил вынесенный ему смертный приговор и объявил о полном прощении его прошлых преступлений.
Нерва почесал в затылке.
– Хорошенькое дело! Помиловать злодея, на совести которого столько погубленных жизней добропорядочных сицилийцев! Что обо мне будут говорить в провинции и в самом Риме?
– Если он поможет нам справиться с мятежом, его услуга будет того стоить.
– А не лучше ли заманить негодяя на переговоры, а потом отослать его голову тому сицилийцу, который обещал
